Иэн Бэнкс - Осиная фабрика

Я смотрю на сверкающее море, а голова Эрика лежит у меня на коленях, я опять думаю о бедной лошади.

Я не зная, что я теперь буду делать. Я не могу здесь оставаться и боюсь уехать. Что за невезуха. Может, я рассмотрю суицид, но некоторые мои родственники подали плохой пример для подражания.

Я смотрю сверху вниз на Эрика: тихого, грязного, спящего. Спокойного. Он не чувствует боли.

Некоторое время я смотрю на небольшие волны, накатывающиеся на пляж. На море, на водяную линзу, двояковыпуклую и колышущуюся, движущуюся вокруг земного шара, я смотрю на волнистую пустыню, которая бывает плоской как соляное озеро. Топография поверхности моря разнообразна: оно колышется, качается, поднимается и опускается, складывается свежим бризом в катящиеся дюны, вздымается холмами под порывистыми пассатами и, наконец, встает на дыбы белопенными, исполосованными смерчами, горными уступами, поднятыми штормовым ветром.

Там, где я сейчас сижу, где мы сидим, и лежим, и спим, и смотрим на теплый летний день, через полгода будет падать снег. Лед и мороз, наледь и иней, завывающий ветер, рожденный в Сибири, пролетевший над Скандинавией и Северным морем, серые воды мира и седой воздух небес положат на это место свои руки, овладеют им на время.

Мне хочется смеяться или плакать, или и то, и другое разом, а я сижу и думаю о моей единственной жизни и моих трех смертях. В некотором смысле четырех, после того, как рассказанная моим отцом правда убила мое прежнее я.

Но я и есть я, я — та же личность с теми же воспоминаниями, и теми же поступками, теми же (небольшими) достижениями, и теми же (отвратительными) преступлениями.

Почему? Как я мог сделать это?

Возможно, мне казалось, что у меня было отнято все по-настоящему важное, возможность — и способность — к продолжению нашего вида, она была украдена у меня еще до того, как я узнал ее важность. Возможно, каждый раз я убивал из чувства мести, ревниво наказывая единственным доступным мне способом тех, кто приблизился ко мне, тех, кто иначе стал бы тем, чем мне никогда не быть — взрослым.

Я потерял одно стремление и выковал себе другое, чтобы залечить свою рану, я отсек их , отвечая в моей невинности на кастрацию, хотя тогда я ничего не понимал, но как-то — вероятно через отношение других — чувствовал как несправедливую, непоправимую потерю. У меня не было цели в жизни или в продолжение рода, я вложил все свои силы в их угрюмую антитезу, противоположность и отрицание плодовитости, на которую могли претендовать другие. Мне казалось, что если я лишен возможности стать мужчиной, я стану большим мачо, чем все меня окружающие и поэтому стал убийцей, маленьким подобием жестокого героя-солдата, которому преклоняются практически во всех фильмах и книгах, которые я видел и читал. Я находил или изготавливал орудия убийства, мои жертвы были недавно произведены на свет в результате акта, на который я не был способен, в этом мы пока были равны, но потенциально они могли размножаться, хотя были еще неспособны проделывать требуемое действие, как и я. Вот вам и зависть к пенису.

А теперь оказалось — все напрасно. Не было необходимости для мести, была только ложь, трюк, который нужно было разгадать, камуфляж, сквозь который я должен был проникнуть, но в финале не захотел. Я гордился собой, евнух — но уникум, яростный, благородный защитник своей земли, искалеченный воин, падший принц…

И вот оказалось — я был круглым дураком.

Веря в мою большую боль, в мою в полном смысле ампутацию от общества, я смотрел на жизнь слишком серьезно, а на жизни других, по каким-то причинам, слишком легко. Убийства были моим зачатием, моим сексом. Фабрика была попыткой сконструировать жизнь, я пытался заменить ею причастность к миру, который я избегал.

Ну, всегда легче преуспеть в смерти.

Внутри большей машины все не так нарезано и засушено (или нарезано и засолено), как в моем опыте. Каждый из нас может верить, будто в его личной Фабрике он попал в коридор и судьба его решена и обозначена (сон или кошмар, обычная или странная, хорошая или плохая), но слово, взгляд или ошибка — что угодно — может полностью ее изменить и наш мраморный зал превратить в сточную канаву, наш крысиный лабиринт в золотой путь. Пункт назначения у всех один и тот же, но путешествие — наполовину выбранное, наполовину предопределенное — у каждого разное и изменяется пока мы живем и растем. Мне казалось, дверь захлопнулась за мной много лет назад, но я все еще ползаю по циферблату. Дверь закрывается сейчас , и мое путешествие начинается.

Я снова смотрю на Эрика и улыбаюсь, киваю ветру, а волны разбиваются и ветер движет брызги и траву, и кричат птицы. Думаю, мне придется рассказать моему брату о том, что случилось со мной.

Бедный Эрик пришел увидеться с братом, но нашел (Трам! Бух! Плотины прорываются! Бомбы взрываются! Осы жужжат: ттссс!) сестру.