Лорел Гамильтон - Запретный плод

Еще несколько кварталов – и мы оказались в пригороде. Вдоль дороги потянулись дома с крошечными двориками, обсаженные деревьями. Дорога пошла вниз по холму. Ограничение скорости – тридцать миль в час. Такую скорость вниз по холму без тормозов не удержишь. Есть там внизу полисмен?

Если он остановит нас и увидит Филиппа в этой сетчатой рубашке и с красивыми шрамами, может он что-нибудь заподозрить? “Куда вы едете, мисс?” “Извините, офицер, мы едем на нелегальную вечеринку и уже опаздываем”. Я спустилась по холму на тормозах. Конечно, полисмена не было. Если бы я ехала с превышением, он бы точно был. Закон Мерфи – единственный закон, который в моей жизни выполняется неукоснительно.

– Большой дом слева, – сказал Филипп. – Заезжай на подъездную дорожку.

Дом был из темно-красного кирпича, кажется, трехэтажный, с кучей окон и не меньше чем двумя подъездами. Все еще существует викторианская Америка. Большой двор с находящейся в частном владении рощей высоких, старых деревьев. Слишком высокая трава придавала владению заброшенный вид. Дорожка была гравийная и вилась среди деревьев к вполне современному гаражу, который задумали подстать дому и почти преуспели.

У гаража были только две машины. Я не могла заглянуть внутрь гаража – может быть, там их было больше.

– Не выходи из главного зала ни с кем, кроме меня, – сказал Филипп. – Если выйдешь, я тебе помочь не смогу.

– В каком смысле помочь?

– Это наша легенда. Ты – причина, по которой я пропустил столько вечеринок. Я бросил несколько намеков, что мы не только любовники, но что я тебя…

– Он развел ладони, будто подыскивая нужное слово. – Обрабатывал, пока не почувствовал, что ты созрела для вечеринки.

– Обрабатывал?

– Ты не придурок и не вампироман, а выжившая невольная жертва нападения. Я тебя уговаривал, пока не уговорил. Такова легенда.

– А такое бывало по-настоящему? – спросила я.

– Ты имеешь в виду, приводил ли я им кого-нибудь?

– Да.

Он хрипло хмыкнул:

– Невысокого ты обо мне мнения, правда?

А что мне было сказать – “нет, высокого”?

– Если мы любовники, нам придется изображать это целый вечер.

Он улыбнулся. И улыбка была другой – предвкушающей.

– Сукин ты сын!

Он пошевелил шеей, будто у него плечи затекли.

– Я не собираюсь бросать тебя на пол и овладевать тобой, если это тебя волнует.

– Что ты не собираешься сегодня это делать, я знаю.

Хорошо, что он не знает, что у меня есть оружие. Не знает, что в этом случае я могла бы его приятно удивить.

Он нахмурился:

– Делай, как я. Если что-то, что я делаю, тебе не понравится, обсудим потом.

– Никаких обсуждений. Ты тут же прекратишь.

Он пожал плечами:

– Ты можешь разрушить нашу легенду, и тогда мы погибнем оба.

Машину наполняла жара. По его лицу скатилась бусинка пота. Я открыла дверцу и вышла. Жара облегала, как вторая кожа. Высоко и пронзительно трещали в деревьях цикады. Ах, лето! Цикады и жара.

Филипп обошел машину, хрустя ботинками по гравию.

– Крест тебе стоило бы оставить в машине, – сказал он.

Я ожидала этого, хотя и не была обязана отнестись к этому с восторгом. Я положила распятие в бардачок, заползши для этого на сиденье. Закрыв дверцу, я тронула себя за шею. Без цепочки было очень непривычно.

Филипп протянул руку, и я после секундного колебания ее взяла. Рука его была чашей тепла, чуть влажной в центре.

Задняя дверь была прикрыта белой решетчатой аркой. С одной стороны она заросла густыми лозами ломоноса. В проникавшем сквозь листву деревьев солнечном свете горели пурпурные цветы размером с мою ладонь. В тени двери стояла женщина, не видная соседям и проезжающим машинам, На ней были черные чулки, держащиеся на поясе с подвязками. Ансамбль из лифчика и сиреневых трусов оставлял открытым почти все бледное тело. От пятидюймовых каблуков ее ноги казались длинными и изящными.

– Я слишком одета, – шепнула я Филиппу.

– Это может быть ненадолго, – выдохнул он мне в ухо.

– Не ручайся головой, – сказала я ему, глядя на него в упор, и увидела, как в его лице выразилось смущение, но это было очень коротко. Появилась улыбка, мягкий изгиб губ. Наверное, так змий улыбался Еве. А у меня для тебя есть вот это вкусное яблочко. Девочка, хочешь конфетку?

Филипп может продавать что хочет – я не покупаю. Он обнял меня за талию, проводя пальцами по шрамам на моей руке, чуть на них нажимая. Испустил легкий вздох. Господи Иисусе, во что это я вляпалась?

Женщина улыбалась мне, но глаза ее не отрывались от руки Филиппа, играющей с моими шрамами. Язык ее быстро облизнул влажные губы. Я видела, как вздымается и опускается ее грудь.

– “Заходите ко мне в гости”, – муху приглашал паук.

– Что ты говоришь? – спросил Филипп.

Я покачала головой. Вряд ли он знает этот стих. Я все равно не помню, как он кончается. Не помню, удрала ли муха. Диафрагму у меня сводило напряжением, и когда Филипп провел рукой по моей голой спине, я вздрогнула.

Женщина рассмеялась высоким, громким и слегка пьяноватым смехом. Поднимаясь по ступенькам, я шептала слова мухи:

– Нет, просить меня напрасно, кто по лестнице поднялся, никогда уж не спускался.

Никогда уж не спускался. Что-то в этом было зловещее.

Женщина прижалась к стене, пропуская нас, и закрыла за нами дверь. Я ждала, что она ее запрет, чтобы мы не могли удрать, но она не заперла. Я оттолкнула руку Филиппа от моих шрамов, и он обвился вокруг моей талии и повел меня по длинному узкому коридору. В доме было прохладно, мурлыкал кондиционер. Арочный проем выводил из коридора в комнату.

Это была гостиная со всем, что полагается, – диваном, креслом на двоих, двумя стульями, растениями, свисающими с эркерного окна, послеполуденных теней на ковре. Домашний уют. Посреди комнаты стоял мужчина с бокалом в руке. Вид у него был такой, будто его только сняли с витрины магазина кожаных изделий. Кожаные ленты переплетали его грудь и руки – голливудское представление о суперсексуальном гладиаторе.

Надо было отдать должное Филиппу – он был одет очень консервативно. Хранительница счастливого домашнего очага вошла за нами в своем пурпурном белье и положила руку Филиппу на рукав. Ногти у нее были окрашены темно-алым, почти черным. Они проскребли по руке Филиппа, оставляя красноватые следы.

Филипп вздрогнул рядом со мной, рука его напряглась у меня на талии. Это его представление о развлечении? Хотелось верить, что это не так.

С дивана поднялась высокая черноволосая женщина. Ее довольно обильные груди угрожали вырваться из плетеного лифчика. Алая юбка, где отверстий было больше, чем ткани, свисала от лифчика вниз и двигалась, когда женщина шла, открывая промельки темного тела. Могу поспорить, под юбкой у нее ничего не было.