Маргарет Миллар - Стены слушают

– Весь день буду абсолютно естественной. Без суеты, без капризов. Главное – не выходить из себя. Сосредоточиться на самом существенном.

Существенной в данный момент была еда. Если голодна, надо поесть.

Уильма подняла крышку над яичницей с ветчиной. Там было черно от перца. Томатный сок отдавал на вкус плодами лаймы. "Какого черта они пихают сок лаймы куда попало? Довольно трудно остаться естественной, даже без дураков и лодырей, напоминающих о себе на каждом углу".

"Я голодна – я поем" – преобразилось в повелительное: "Я голодна и должна поесть", а в конце концов обернулось решительным: "Я съем это, даже если оно меня убьет". К тому времени Уильма уже не чувствовала голода. Решение отправилось к своим многочисленным, давно забытым предшественникам. Жизнь, как всегда, сделалась сложной и непостижимой.

Чуть позже возвратилась нагруженная покупками Эми. Она нашла Уильму в гостиной. Та просматривала "Мехико-Сити Ньюз" и потягивала виски с содой.

Уильма взглянула поверх очков:

– Купила что-нибудь занятное?

– Всего несколько вещичек для ребятишек Джилла. В магазинах давка. Прямо смешно. Все считают, будто ходить за покупками можно только по воскресеньям.

Она положила свои покупки на кофейный столик рядом с серебряной шкатулкой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Должно быть, я выключилась сразу, словно лампа, как только доктор дал мне свой наркотик.

– Да, тут же.

– Что ты делала весь вечер?

– Ничего не делала.

Уильма начала злиться:

– Ты не могла ничего не делать. Никто не может ничего не делать.

– Я могу. Смогла.

– А что же обед?

– Я не обедала.

– Почему?

– Потому что расстроилась...

Эми церемонно уселась на краешек обитого зеленой кожей стула.

– Появилась шкатулка...

– Вижу.

– Она, должно быть, дорого стоит.

– Очень дорого, – согласилась Уильма. – Можно было бы получше завернуть ее. Мои покупки никого не касаются.

– Но не эта.

– Почему бы? – Уильма швырнула газету на пол и сняла очки. Из-за дальнозоркости она не могла читать без очков. Но снимала их, разглядывая то, что находилось в другом конце комнаты. Она заметила, как побледнело и застыло лицо Эми.

– Догадываюсь! Ты обнаружила инициалы?

– Обнаружила.

– И, понятно, вообразила, будто Руперт и я бешено влюблены друг в друга; будто годы и годы тянем этот роман за твоей спиной и...

– Заткнись, – приказала Эми. – Не слышишь, что в спальне горничная?

Консуэла открыла дверь своим ключом и застилала постели. Она сгорбилась и еле таскала ноги, устав от перебранки с другом, затянувшейся до поздней ночи. Причина ссоры казалась ей ничтожной до смешного. Она всего-навсего стащила в четыреста одиннадцатом номере черные нейлоновые штанишки. Но дружок страшно разозлился, заорал, что она потеряет работу: будь на то удача, она прикарманила бы и запах от козла. Да и штанишки-то оказались малы и лопнули по швам, пока она силой натягивала их на бедра.

"Жизнь несправедлива. Жизнь жестока, как рога быка". Консуэла стонала, меняя простыни, и страдальчески кряхтела, небрежно ополаскивая раковину водой: "С чего бы я стала воровать козлиный запах?"

– Ты ревнуешь, – вкрадчиво шепнула Уильма. – Признайся.

– Конечно нет. Просто, по-моему, это неприлично. А Джилл, если узнает, поднимет страшный шум.

– Так не говори ему.

– Я ему никогда не говорю. Но он все каким-то образом узнает.

– Почему в твоем возрасте и при твоем весе ты так беспокоишься о том, чем заняты мысли твоего брата?

– Потому что он способен причинить массу хлопот. Не знаю почему, он всегда не доверял Руперту.

– Я могла бы объяснить, почему. Только тебе это не понравится. Наверно, ты даже не станешь слушать.

– Зачем же зря трудиться?

– Я и не собираюсь. – Уильма допила виски. – Значит, тебя не волнует, что я дарю Руперту шкатулку, при условии, что об этом не узнает Джилл. Забавно!

– Мне ни капельки не смешно. Главное, не могу понять, почему тебе захотелось купить такой дорогой подарок.

– Захотелось, и все. Тебе не понять. Ты всю жизнь не позволяла себе того, что тебе хотелось. А я позволяла. И позволяю. Увидела шкатулку в витрине лавчонки и вспомнила, как Руперт однажды сказал, будто море похоже на кованое серебро. Я тогда не поняла, что он подразумевал. Не понимала, пока не увидела шкатулку. Оттого и купила, не думая о цене, о тебе, о Джилле, о всех ваших роковых, запутанных...

– Тише. Горничная...

– К чертям горничную. Да и шкатулку туда же. Возьми эту пакость и вышвырни с балкона.

– Нельзя, – пробормотала Эми. – На улице полно народу. Можно кого-нибудь покалечить.

– А тебе хотелось бы? Ведь правда?

– Не знаю.

– О Господи! Признай это! Признайся хоть разочек, измени себе! Ведь ты хочешь избавиться от шкатулки.

– Да, только...

– Избавься. Выкини через решетку. И кончено. Так просто...

В спальне протестующе мяукнула Консуэла. "Вышвырнуть на улицу серебряную шкатулку! Вышвырнуть, будто помои! Это великий грех! Вдруг какой-нибудь богач увидит, как она падает, схватит ее и умножит свое богатство". Консуэла застонала при мысли о такой несправедливости и прокляла себя за дурость. Зачем было притворяться перед двумя леди, будто она не знает по-английски? Теперь не появишься перед ними, чтобы сказать всю правду: "Я очень бедная и очень смирная крестьянка. Иногда даже поддаюсь искушению что-нибудь украсть".

"Нет, не пойдет. К чему признаваться в воровстве? Наверно, даже хорошо притворяться, будто не говорю по-английски. Просто надо почаще попадаться на глаза и всем видом показывать, что бедна, скромна и честна. Тогда они могут сами подарить шкатулку".

Консуэла посмотрелась в зеркало, висевшее над бюро. А как выглядеть честной? Оказывается, это совсем не просто.

Подхватив пылесос, она направилась в гостиную, уже строя планы, как распорядиться серебряной шкатулкой. Ее надо продать и на вырученные деньги купить билеты завтрашней лотереи. Во вторник утром ее выигрыш опубликуют в газетах. Тут она посоветует своему дружку пойти поцеловаться с козлом, покажет нос хозяину отеля и немедленно уедет в Голливуд, где превратится в блондинку и станет разгуливать среди киношных звезд.

Стараясь, чтобы ее испанский звучал как можно жалостней и скромнее, она сказала:

– Если милостивые дамы извинят, я хотела бы убрать комнату.

– Прикажи ей убраться отсюда и прийти позже, – потребовала Уильма.

Эми покачала головой:

– Не знаю, как это говорится.

– Мне казалось, ты учила испанский в высшей школе.

– Да, пятнадцать лет тому назад и всего один семестр.

– Ладно. Возьми разговорник для туристов.

– Мы... Я забыла его в самолете.

– О Господи! Отделайся от нее любым способом.