Анне Ханкок - Собиратель лиц

Элоиза стояла в дверном проёме и наблюдала за Шефером, когда он повесил трубку.

— Ну что? — спросила она.

Шефер красноречиво взглянул на неё, но на вопрос не ответил. Подойдя к кухонному столу, он сфотографировал карту и, отправив её Бертельсену, убрал телефон в карман.

— Если явится Дюваль, звонишь мне немедленно, ясно? — Он указал на раненое лицо Элоизы. — И не вздумай его оправдывать!

Она послушно кивнула.

Уходя, Шефер изо всех сил хлопнул дверью.

Шефер остановился около тротуара и указал на серебристую «Ауди», которая была припаркована перед многоэтажкой в Видовре:

— Не такая ли «Ауди» числится у нас?

Нильс Петер Бертельсен перепроверил номер, связавшись с дежурным.

— Совершенно верно. Транспортное средство зарегистрировано на имя некоего Салаха Махмуда Абу Аль-Фадль Ахмеда, — Бертельсен прочёл имя, карикатурно изображая восточный акцент. — Ни больше ни меньше!

— Хорошо, — кивнул Шефер. — Значит, он дома.

Он нагнулся вперёд на сиденье, чтобы разглядеть верхнюю часть дома через лобовое стекло, безобразное нагромождение пятнадцати этажей посреди района Ребек Сёпарк. Здание населяли самые разные жильцы, одна судьба горше другой: попрошайки и наркоманы, эмигранты и молодые студенты, у которых не хватало денег на жильё в Копенгагене. Уже далеко не в первый раз Шефер наведывался по этому адресу, чтобы отвезти подозреваемого на допрос. И явно не в последний.

— На каком этаже он живёт?

— На тринадцатом. Квартира сто двадцать четыре.

— Отлично. Погнали!

Шефер и Бертельсен оставили автомобиль у входа и вошли в здание. В лифте пахло карри и мочой, а ботинки Шефера прилипали к полу, где лужа красной жидкости неопределённого вида глазурью покрывала линолеум.

Двери лифта открылись на тринадцатом этаже, и в то же мгновение пепельно-серый человек-гора начал втискиваться в лифт. Мужчина тащил за собой кислородный концентратор, а его рот и нос были скрыты кислородной маской. Руки у него были до того толстые, что казалось, он вытягивал их в стороны, хотя они были просто опущены.

— Прошу прощения, — сказал Шефер. Он втянул живот и проскользнул мимо незнакомца, умудрившись не коснуться ни его, ни стен лифта.

Он оглядел длинный мрачный коридор, который тянулся по обе стороны от лифта.

— Похоже на жилой дом в Рио-де-Жанейро, — сказал Бертельсен, — из тех, которые, знаешь, строители оставили, не достроив. Там люди живут на тридцать третьем этаже, а внешних стен нет. Надо быть специфической личностью, чтобы здесь жить.

— У многих нет выбора, — сказал Шефер. — Но чудны́х здесь действительно хватает. В прошлом году мы с Августин допрашивали подозреваемого, который жил на несколько этажей ниже. В Рёдовре пропала почтальон, её не было трое суток, и свидетель утверждал, что видел её в «Макдоналдсе» с одним из местных, — Шефер указал на ресторанчик быстрого питания через дорогу. — И мы, естественно, зашли поболтать с парнем, прощупать его. Знаешь, что мы нашли у него в ванной?

— Почтальона?

— Нет. Двенадцать обезглавленных кур.

Бертельсен сдвинул брови:

— Что-что?

— Двенадцать кур, которых он купил в разных районах Копенгагена, чтобы не вызывать подозрений — хотя понятия не имею, какие подозрения он имел в виду, — и которым потом оторвал головы голыми руками. Одну за другой, — Шефер изобразил, что по очереди срывает пробки с пивных бутылок.

Бертельсен приподнял одну бровь:

— Какого чёрта он это делал?

Шефер пожал плечами:

— Хотел прочувствовать, каково это. Его явно это возбуждало.

— Курица?

— Верно. Существует явление под названием «ависодомия». Слышал о таком?

Бертельсен покачал головой. Судя по взгляду, не очень-то и хотел слышать.

— Вот и я раньше не знал. А потом узнал, что это сексуальное влечение к птицам, вид фетишизма. И я не знаю, что хуже: сам факт существования людей, которых возбуждают птицы, или количество этих случаев. А ведь их должно быть немало, раз у этой дряни даже есть название.

— Ты шутишь, что ли! — Бертельсен прищурился и посмотрел на Шефера взглядом, полным скептицизма.

— Не-а.

— Фетиш! На птиц!

— Ага.

— То есть этот парень… — Бертельсен поднял бровь и кивнул, — с курами?

— Именно.

— Фу ты чёрт! — его передёрнуло от отвращения. — А что же почтальон? Вы её нашли?

Обнажённое женское тело, покрытое пятнами, предстало перед мысленным взором Шефера. Светлые длинные волосы, плотно обмотанные вокруг шеи. Посиневшие губы, перекошенные от страха. Полоски пластика, впившиеся в тонкие запястья.

— Да. Нашли в мусорном контейнере в Вальбю. Её изнасиловали и задушили.

— А преступник? — спросил Бертельсен.

Шефер покачал головой и зашагал по коридору.

— Всё ещё на свободе.

Они увидели квартиру сто двадцать четыре в самом конце коридора и остановились у двери. Перед ней высилась пирамида поношенной обуви всевозможных размеров. На придверном коврике стояли чёрные резиновые сапоги большого размера, их как будто только что сняли.

Шефер приложил ухо к двери и прислушался. До него доносились приглушённые звуки беседы, но слов вычленить не удавалось, как и распознать язык. Он прикинул, откуда именно могли доноситься голоса: он знал планировку квартиры по предыдущим рейдам. Все квартиры в здании были одинаковы: однушки со спальным уголком и балконом, с которого открывался вид либо на Копенгаген, либо на Брёндбюэстер, ещё один пригород. Он знал, что слева от входа находится небольшая длинная ванная и что единственная полноценная комната в квартире, обьединявшая гостиную, кухню и спальню, была продолжением коридора.

Он достал свой табельный пистолет из наплечной кобуры и дал сигнал Бертельсену встать справа от двери, вне обзора из дверного глазка. Затем передумал и просто закрыл стёклышко ладонью.

Он постучал в дверь рукоятью пистолета.

В квартире послышалось движение. Заплакал младенец. Шефер услышал женский голос. Она говорила на арабском, голос был громким и агрессивным, как будто она кого-то отчитывала.

Он снова постучал.

Было слышно, как кто-то подошёл к входной двери. Послышался скрежещущий звук, как будто кто-то двигал ключ или другой острый предмет с внутренней стороны.

Затем на мгновение стало тихо, и снова раздался женский голос:

— Кто там?

— Мне нужно поговорить с Салахом, — сказал Шефер. — Он дома?

— А кто его спрашивает? Мне нужно знать, кто вы, — она говорила по-датски с заметным акцентом. Слова выходили толчками, гласные звучали резко, интонация была совершенно неправильной.

— Мне нужно поговорить с Салахом. Это важно, — повторил Шефер.

Женщина на мгновение умолкла. Ему было слышно, как она что-то шепчет. Другой голос — мужской — шептал в ответ. Это продолжалось несколько секунд.