Маргарита Ардо - Новая жизнь Нефертити

— Теперь можешь называть меня просто Катрин.

Кажется, меня только что приняли на новый уровень доверия. Вот только я его заранее предала.

Протягивая в ответ ладонь, я на всякий случай подумала о том, как мадам прекрасна, и о том, что верю ей и восхищалась. Мало ли что.

Что такое предательство? То, что я ненавижу больше всего! Как и обман. Наверное, это издержки моего воспитания, потому что ложь в моей семье отсутствовала, как данность. Не было человека более смиренного, бесконфликтного и любящего, чем мой папа. А я была другой, порывистой и эмоциональной, привыкшей быть любимой просто так, не понимая, в какой красоте живу. И в этом был огромный минус — родители не научили меня, как быть с теми, кто лжёт.

В моём папе жила настоящая, тихая мудрость, ибо мудрость громкой не бывает. Он рассказывал стихи и сказки негромким голосом, но не настаивал на своих суфийских убеждениях, да я и не интересовалась. Лишь вскользь запомнила, что после смерти наступает зима души, и не будет ни рая, ни ада, и в этой зиме окажется столько красоты, сколько душа позволила создать себе при жизни. Папа говорил, что душа вечна, и это тоже казалось мне одной из его светлых сказок, похожих на сны, рассказанные утром.

Умер папа, а зима души наступила для меня. Не к кому больше было прийти и просто посидеть рядом, наслаждаясь улыбчивой тишиной. Мир оказался полным других людей, укрытых саванами приспособленческих оболочек, многослойными масками и совсем не тёплыми улыбками. Я была не готова ни к наглой настырности дяди, приехавшего захватывать и повелевать; ни к школьным дрязгам; ни к интригам мадам Беттарид и необходимости приспосабливаться.

Мне так нравится людям верить! Но вдруг я обнаруживаю себя скрывающей и говорящей полуправду. И от этого мне плохо. Может, я отравилась неправдой? Собственной уродливостью души? Ибо что есть сомнения в любимом человеке? Постоянное чувство витающего рядом обмана? Может, это я лгу себе и всем, выискиваю, подозреваю, придираюсь? И я далеко не так хороша, как привыкла думать?

Имела ли я право говорить Лембиту об артефактах в доме мадам Беттарид, если она настолько мне доверилась? Предательство ли это? С другой стороны, разве правильно пользоваться похищенными украшениями? А если Катрин не знала? Где эта мера правильного и неправильного? И откуда это ощущение, что мной воспользовались, необъяснимое и неуклюжее?

Перо Богини Истины Маат существует только в мифах, но я сама, как страж весов Анубис в царстве мёртвых, сейчас взвешивала своё сердце.

Финн мне писал периодически ласковые слова я посылала ему смайлики или ответные «Люблю», изнывая от вины и чувства измены. Попытка защитить себя показалась проявленным эгоизмом. И как я могу требовать от кого-то преданности, если не проявляю её сама?

Он позвонил мне по видеосвязи перед концертом и обеспокоился, что я сама не своя.

Да, я предательница… Но сказалась просто больной.

Окончательно утонуть в дискомфорте, компенсированном шоколадными батончиками и пепси-колой, мне не дала примерка. Арина отвезла меня в Дом Моды любимого Катрин кутюрье. И в фешенебельной примерочной с огромными зеркалами, постаментом и бесконечными вешалками сам мсьё Ральф, высветленный, манерный, нелепый и гениальный, кружил вокруг меня, как кот вокруг сосиски. Набрасывал мне на плечи бесподобные ткани, драпировал меня, как статую, и бесконечно восхищался.

— Oui, monsieur. Merci, monsieur, — всё, на что я была способна в ответ, но ему было достаточно.

Мсьё Ральф был упоён самим собой и своими идеями. Пару раз он вызывал на видеосвязь мадам Беттарид и говорил с ней по-свойски, как заправский дружбан нетрадиционного поведения. И только когда он принёс неизвестно откуда нежнейший шарфик из лёгкой и тонкой ткани, с голубыми лотосами, вытканными объёмно на белоснежной поверхности, я коснулась рукой мягкого материала, провела пальцем по лотосу и вдруг расплакалась. Все вокруг засуетились, кто-то совал в руки воду, кто-то произносил утешительные фразы, судя по тону, но мне виделась могила, высеченная в скале Долины Царей, маленькое отверстие, жара, пески и безысходность.

Мсьё Ральф, удивляясь, забрал шарфик, а я шмурыгая носом, забормотала:

— Excusez-moi, s'il vous plaît [18] Извините меня, пожалуйста (франц.) .

Что это было? Возможно, отголоски ночных иллюзий. И усталость.

В тот вечер я уснула рано, без снов и видений.

Я проснулась от неясного шелеста, распахнула глаза и увидела счастливого Финна. Кровать и всё вокруг было усыпано коралловыми розами. Оставшиеся в руках цветы Финн бросил охапкой к моим ногам, стянул футболку, обнажив бронзовый торс, и кинулся ко мне. Глаза тенистой зелени рядом, лучезарная улыбка и тепло.

— Привет, малышка! Я соскучился!

Финн отбросил простыню, оседлал и навис, опираясь на сильные руки. Я уставилась на торс, как на призрак. Перевела взгляд на лицо любимого мужчины и сглотнула.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Т…так… — выдавила из себя я.

Признаться, что мне казалось, будто у него вот-вот появится другая голова, как прошлой ночью? Пожалуй, было бы слишком. Но каким же натуральным было то видение!

Финн подмигнул и промурчал:

— Кажется, я знаю, как тебе помочь!

Одарив лаской горячих губ, Финн начал водить руками по моему телу, проникая под пижаму. А я вдруг остро и болезненно ощутила одиночество. Финн шепнул, касаясь губами уха:

— Ну, признавайся, шалунишка, кто лучше в постели: я или Эхнатон?

Я с силой оттолкнула его и рывком села, задыхаясь. Финн упал с кровати и обалдело уставился с пола.

— Ты чего?!

— Ты… Ты… Как ты вообще можешь такое спрашивать?! — Та ночь снова взвилась в памяти и то же дикое, режущее одиночество, несмотря на мужчину в моей постели, кем бы он ни был, чёрт его побери! И следом в памяти всплыли слова мадам Беттарид: «Разрядка на время съёмок», «А ты уверена, что у вас есть отношения?»

— А что тут такого? Зачем пихаться? — возмутился Финн, но тут же хитро сощурил глаза. — Или ты хочешь поиграть сегодня по-жесткому? Хочешь наказать меня?

У меня вытянулось лицо.

— Ты с ума сошёл?

— Блин, опять не угадал? — стукнул ладонью по ладони Финн, продолжая сидеть на полу.

— Нет! — воскликнула я, удивляясь, что с того всё, как с гуся вода.

— Жаль. Посмотрел бы на тебя в роли домины… — хмыкнул Финн.

— Кого?! — Я от возмущения потеряла дар речи и просто кинула в него подушкой.

Гад поймал её, смеясь. Я кинула в него второй. Отбросил, как мяч. Та улетела в стену, едва не разбив громадную вазу. Я скомкала простыни и швырнула в наглую смеющуюся морду. Жёванный гигантский снежок из дорогого постельного белья развалился налету и оставил след от кровати до этого верзилы, словно растаявшее от света привидение.