Люси Фоли - Список гостей

Как обычно, ничего из этого я не говорю вслух.

— Мы говорили об Оливии, — говорю я вместо этого.

— Нууу, — протягивает мама. — Давай скажем так, Оливия пережила немного больше, чем просто неудачные отношения.

Она рассматривает свои блестящие ногти — тоже ярко-красные, как будто она окунула пальцы в кровь.

«Ну конечно, — думаю я. — Это же Оливия, так что у нее все по-особенному». Осторожнее, Джулс. Не будь злой. Веди себя хорошо.

— А что тогда? — спрашиваю я. — Что еще случилось?

— Я не в праве говорить. — Это как-то на удивление тактично, учитывая характер моей матери. — И к тому же — в этом мы с Оливией похожи — у нее высокий уровень эмпатии. Мы не можем просто… задушить наши чувства и сделать вид, как некоторые люди.

Я знаю, что в каком-то смысле это правда. Знаю, что Оливия правда принимает все близко к сердцу, причем слишком близко. Она всегда возвращалась домой из школы с царапинами от игр и синяками из-за того, что постоянно во что-то врезалась. Она кусает ногти, у нее выпадают волосы, она слишком загоняется. Она «ранимая». Но еще она избалованная.

И я не могу не чувствовать скрытой нападки в мамином комментарии про «некоторых людей». Просто то, что остальные не выставляют все на всеобщее обозрение, просто то, что мы нашли способ управлять своими чувствами, — не значит, что их нет.

Дыши, Джулс.

Я вспоминаю, как странно смотрела на меня Оливия, когда я ей сказала, что счастлива видеть ее в качестве подружки невесты. Я не могла не ощутить боль, когда, примеряя платье, она выскользнула из своей одежды и открыла свое стройное тело без растяжек. Я знаю, она чувствовала, что я на нее смотрю. Она, конечно, слишком худая и слишком бледная. И все же она бесспорно выглядела великолепно. Как одна из тех героиновых моделей девяностых: Кейт Мосс, развалившаяся на кровати со сверкающей гирляндой позади нее. Глядя на нее, я разрывалась между двумя чувствами, которые всегда испытываю, когда речь заходит об Оливии: глубокой, почти болезненной нежностью и постыдной, тайной завистью.

Пожалуй, я не всегда относилась к ней настолько тепло, насколько могла бы. Теперь она стала старше, немного поумнела — и в последнее время, особенно после моей помолвки, стала заметно спокойнее. Но когда Оливия была моложе, она таскалась за мной, как радостный щенок. Я слишком привыкла к ее проявлениям безответной привязанности. Даже несмотря на мою зависть.

Мама внезапно поворачивается ко мне. Ее лицо становится очень серьезным, что совсем на нее не похоже.

— Послушай, у нее были тяжелые времена, Джулс. Ты не знаешь и половины. Бедная девочка так много всего пережила.

Бедная девочка. Тогда я это чувствую. Я думала, что уже привыкла. И со стыдом понимаю, что все не так: за грудной клеткой я ощущаю маленький укол ревности.

Я делаю глубокий вдох. Напоминаю себе, что вот она я, выхожу замуж. Если у нас с Уиллом будут дети, их детство не будет похоже на мое — мама со своей вереницей любовников, все эти актеры вечно «на пороге серьезного прорыва». Кто-то находил мне укромный уголочек, прямо на верхней одежде, чтобы я могла поспать на бесконечных тусовках в Сохо, потому что мне было всего шесть, а всех моих одноклассников родители уже несколько часов назад уложили в кроватку.

Мама отворачивается к зеркалу. Она щурится на свое отражение, собирает волосы, скручивает их на затылке.

— Надо хорошо выглядеть для новоприбывших, — говорит она. — Ну разве они не красавцы , все эти друзья Уилла?

О боже .

Оливия и понятия не имеет, как хорошо ей жилось, как ей повезло. У нее все было нормально. Когда ее отец, Роб, был дома, мама становилась этакой образцовой матерью: готовила обед, отправляла ее спать в восемь вечера, у Оливии была комната с кучей игрушек. В конце концов маме надоело играть в счастливую семью. Но уже после того, как у Оливии случилось полноценное, счастливое детство. Уже после того, как я начала ненавидеть эту малявку за то, что у нее есть все, в чем она даже не отдает себе отчет.

Меня так и подмывает что-нибудь сломать. Я хватаю свечу «Сир Трюдон» с туалетного столика, сжимаю ее и представляю, каково это — смотреть, как она разлетается вдребезги. Я больше так не делаю — теперь у меня все под контролем. Я точно не хочу, чтобы Уилл увидел эту мою сторону. Но в кругу семьи я понимаю, что деградирую, что позволяю всей этой мелочности, зависти и боли вернуться, пока не становлюсь подростком-Джулс, которая расписывает план, чтобы сбежать. Я должна быть сильнее этого. Я проложила свой путь. Я построила все сама — нечто стабильное и сильное. И эти выходные это только подтверждают. Мой победный марш.

Я слышу, как за окном глушат мотор лодки. Наверное, Чарли приехал. С Чарли я почувствую себя лучше.

Я ставлю свечу на место.

К тому времени, когда мы наконец-то достигаем более спокойных вод бухты, меня уже трижды стошнило, я промокла, промерзла до костей, чувствую себя выжатой, как тряпка; я цепляюсь за Чарли, как за спасательный круг. Не знаю, как я выйду из лодки, потому что ноги ватные. Интересно, Чарли стыдно появляться со мной в таком виде? Он всегда ведет себя немного странно с Джулс. Моя мама назвала бы это «задирать нос».

— Вот, смотри, — говорит Чарли, — видишь там пляжи? Песок и правда белый.

Я вижу, как море на мелководье приобретает изумительный аквамариновый оттенок, как свет отражается от волн. С одного конца остров срезается крутыми утесами и гигантскими выступами. На другом конце, прямо на мысе, стоит кажущийся издалека крошечным замок, возвышающийся над несколькими обрывами и грохочущим внизу морем.

— Посмотри на замок, — говорю я.

— Думаю, это «Каприз», — решает Чарли. — По крайней мере, так его называла Джулс.

— Да уж, богачи любят всему придумывать названия.

Чарли оставляет это без комментариев.

— Мы будем спать там. Так здорово. И это отличное развлечение. Я знаю, что этот месяц всегда дается тебе непросто.

— Да, — киваю я.

Чарли сжимает мою руку. Какое-то время мы оба молчим.

— Ну и, знаешь, — внезапно добавляет он. — Побудем без детей для разнообразия. Снова почувствуем себя свободными людьми.

Я бросаю на него взгляд. Это что, нотка сожаления в его голосе? Да, правда, в последнее время мы только и делали, что оберегали жизнь двух маленьких человечков. Иногда мне кажется, что Чарли немножко ревнует, учитывая, сколько любви и внимания я уделяю малышам.

— Помнишь, как было раньше? — спросил Чарли час назад, пока мы проезжали через живописный сельский пейзаж Коннемары, любуясь красным вереском и темными склонами. — Когда мы садились в поезд с палаткой и отправлялись куда-нибудь в поход на выходные? Боже, кажется, что это было уже так давно.