Люси Фоли - Список гостей

— Раньше я оставалась здесь на летние каникулы, — говорю я. — В детстве. Мы всей семьей приезжали сюда.

Я не часто говорю о том времени. Впрочем, я многое могу ему рассказать. О дешевых клубничных леденцах на пляже из белого песка, о пятнах красного пищевого красителя на губах и языках. О ныряниях со скал на другой стороне острова, о том, как мы жадными пальцами рылись в содержимом наших сетей в поисках креветок и крошечных полупрозрачных крабов. Плескались в бирюзовом море в укромных бухточках, пока не привыкли окончательно к низкой температуре. Но, разумеется, я ничего ему не скажу: это было бы неуместно. Мне нужно сохранить границу между собой и гостями.

— А, — удивляется он. — Я и не распознал у вас местный акцент.

Интересно, а чего он ожидал? Кучу виски, клетчатую юбку, клевер и лепреконов?

— Нет, — говорю я ему. — У меня дублинский акцент, он менее выражен. Но я жила в разных местах. В детстве мы часто переезжали из-за папиной работы — он был профессором в университете. Пожили в Англии, даже немного в Штатах.

— Вы познакомились с Фредди за границей? Он англичанин, верно?

Все еще такой заинтересованный, такой обаятельный. От этого мне слегка не по себе. Я гадаю, что же на самом деле ему нужно.

— Мы с Фредди знакомы очень давно, — говорю ему я.

Опять улыбается обаятельной, заинтересованной улыбкой.

— Детская любовь?

— Можно сказать и так, — хотя это не совсем верно. Фредди на несколько лет младше меня, и мы много лет оставались просто друзьями. А может, даже и не дружили, а просто цеплялись друг за друга, как за спасательные шлюпки. Особенно после того, как моя мать превратилась в оболочку человека, которым она когда-то была. За несколько лет до сердечного приступа моего отца.

Но вряд ли я расскажу все это жениху. Кроме всего прочего, в моей профессии важно никогда не позволять себе казаться слишком человечным, слишком подверженным слабостям.

— Понятно, — говорит он.

— А теперь, — сразу же вставляю я, пока он не успел задать следующий вопрос, каким бы он ни был, — если вы не возражаете, я пойду дальше работать.

— Конечно, — отвечает он. — Сегодня вечером приедут настоящие животные, Ифа. Я лишь надеюсь, что они не устроят хаос.

Он проводит рукой по волосам и ухмыляется, как мне кажется, виновато и самоуверенно одновременно. Он улыбается, обнажая свои ослепительно белые зубы. Настолько ослепительные, что я даже задумываюсь, не вставил ли он в них лампочку.

А потом Уилл подходит ближе и кладет руку мне на плечо.

— Ты потрясающе делаешь свою работу, Ифа. Спасибо.

Он задерживает руку на мгновение дольше, чем это принято, и я чувствую, как тепло его ладони просачивается сквозь рубашку. И внезапно осознаю, что в этом огромном пространстве мы с ним совсем одни.

Я улыбаюсь — своей самой вежливой, самой профессиональной улыбкой — и отступаю. Полагаю, такой человек, как он, уверен в своей сексуальности. Сначала она кажется притягательной, но под ней скрывается что-то более темное, сложное. Не думаю, что его действительно влечет ко мне — ничего подобного. Он положил руку мне на плечо, потому что может. Возможно, я себя накручиваю. Но это было чем-то вроде напоминания о том, что он здесь главный, что я работаю на него. И должна плясать под его дудку.

Поисковый отряд уходит в темноту. В тот же миг на них с пронзительным ревом набрасывается ветер. Пламя керосиновых факелов колышется, недовольно шипит, угрожая вот-вот погаснуть. Глаза слезятся, в ушах звенит. Они вынуждены идти против ветра, сопротивляясь ему, низко склонив головы.

В крови кипит адреналин — это битва со стихией. Чувство, знакомое им с детства, — глубокое, безымянное, дикое — оно будоражит воспоминания о ночах, которые не сильно отличаются от этой. Только тьма и они.

Мужчины медленно двигаются вперед. Длинный участок земли между «Капризом» и шатром, окруженный торфяным болотом с обеих сторон, — вот где отряд начнет поиски. Они кричат:

— Там кто-нибудь есть?

А потом:

— Кто-нибудь ранен?

И:

— Вы нас слышите?

Ответа нет. Ветер поглощает их голоса.

— Может, нам стоит разделиться! — кричит Феми. — Ускорить поиски.

— Ты спятил? — отвечает Ангус. — Когда по обеим сторонам болото? Никто не знает, откуда начинать. Особенно в такой темноте. Я… я не боюсь. Но меня не прельщает мысль о том, чтобы одному найти, ну, знаешь… всякую фигню.

Поэтому они остаются вместе на расстоянии вытянутых рук.

— Она должна была очень громко орать, — кричит Дункан. — Та официантка. Ну, чтобы это перекричать.

— Наверное, она была в ужасе, — предполагает Ангус.

— А ты боишься, Ангус?

— Нет. Отвали, Дункан. Но… ничего же не видно…

Его слова теряются в остервенелом порыве ветра. Сноп искр, и ветер задул пламя двух больших керосиновых факелов, как праздничные свечи. Мужчины все равно держат их в руках, выставив вперед, как мечи.

— Вообще! — снова кричит Ангус. — Может, я и боюсь. И что в этом такого? Может, мне не нравится бродить посреди чертовой бури… и искать то, что может оказаться…

Его слова обрывает испуганный крик. Они оборачиваются, держа факелы высоко над головой, и видят Пита, хватающегося за воздух, одна его нога уже наполовину увязла в трясине.

— Вот же придурок! — кричит Дункан. — Наверное, он отошел от незаболоченного участка.

Но он чувствует облегчение, как и все остальные. На мгновение они подумали, что Пит что-то нашел.

Они его вытаскивают.

— Господи! — сокрушается Дункан, когда Пит, освободившись, распластался на четвереньках в ногах у мужчин. — Ты второй, кого нам сегодня пришлось спасти. Мы с Феми нашли жену Чарли, которая визжала, как свинья, увязнув в этом чертовом болоте.

— Тела… — стонет Пит. — В болоте…

— Ой, да заткнись ты, Пит! — злобно прерывает его Дункан. — Не будь идиотом. — Он машет факелом перед лицом Пита, а потом, повернувшись к остальным, замечает: — Посмотрите на его глаза — он же совсем с катушек слетел. Я это знал. Зачем мы его взяли? Он же чертова обуза.

Все вздыхают с облегчением, когда Пит замолкает. Никто больше не говорит о телах. Это часть местного фольклора, они все это знают. От этих историй можно отмахнуться — хотя и не так легко, как при свете дня, когда все кажется более знакомым. Но нельзя отрицать вероятность того, что они могут найти. Здесь есть реальная опасность — незнакомый и коварный в темноте ландшафт. Мужчины только сейчас начинают полностью осознавать это. Насколько они не подготовлены к этой ночной вылазке.

Я открываю глаза. Важный день.

Я почти не спала прошлой ночью, а когда уснула, мне снился странный сон: разрушенная церковь, я вижу, как вокруг оседает пыль, когда вхожу. Я проснулась, чувствуя себя не в своей тарелке. Это паранойя от выпитого, точно. И я уверена, что до сих пор ощущаю запах водорослей, хотя прошло уже несколько часов с тех пор, как их убрали.