Донато Карризи - Дом голосов

Жена вскочила с постели и решительно вышла из комнаты, не удостоив его взглядом. Но напряженные плечи и сжатые кулаки указывали на гнев. Возникло искушение остановить ее, попробовать все исправить, повернуть назад. Но он уже не мог.

После того, что он только что сделал, обратной дороги не было.

Пьетро проснулся незадолго до рассвета и обнаружил, что он в постели один. Едва опустил ноги на пол, как по царившей вокруг тишине понял, что в доме никого нет.

Сильвия ушла, взяв с собой Марко. Он даже не слышал, когда это произошло.

Пока Джербер чистил зубы, не решаясь взглянуть на себя в зеркало, он не переставая думал о том, что случилось ночью. За несколько дней перевернулась и его жизнь, и жизнь его любимых. Если бы неделю назад кто-нибудь предсказал подобный исход, Пьетро рассмеялся бы ему в лицо. Он спросил себя, насколько это потрясение основ является делом рук Ханны Холл и насколько он сам виноват в случившемся. Поэтому только справедливо, что он остался один. Наедине со своими демонами.

Существовал единственный способ спастись. Завершить начатое.

Нужно найти таинственную женщину, с которой отец пытался познакомить его в детстве и которая, как он только сейчас узнал, в то время работала в Сан-Сальви. С неизбежностью возникали вопросы: почему незнакомка оказалась столь важной для Ханны Холл и какие отношения были с ней у синьора Б. ? в самом ли деле их соединяло чувство, как он думал до сих пор, или под этим крылось что-то другое? Нелегко будет найти ответы, ведь он ничего не знает о ней и понятия не имеет, как ее отыскать.

Еще есть фотография, исчезнувшая из старого семейного альбома. Если ее взяла Ханна Холл, это тоже важно, сказал он себе.

Спал он, кажется, часа два, не более. Такая была бессонница. На короткое время Пьетро проваливался в какой-то коматозный лимб, потом выныривал в полубессознательном состоянии, не понимая, проснулся он или нет.

Перед тем как идти в центр, он снова принял риталин. Чтобы уж наверняка бодрствовать, увеличил дозу до двух таблеток.

Поднявшись на мансардный этаж, Джербер сразу направился к себе в кабинет. Он уже продумал, как примет Ханну Холл. В полном спокойствии, будто бы последние события ничуть его не взволновали. Таким отношением он даст ей ясно понять, что играет в ее игру. Он был готов идти туда, куда она вознамерится его повести. Чего бы это ни стоило, с твердостью повторил он про себя.

Он растопил камин, приготовил чай, но Ханна не пришла к назначенному времени. Через двадцать минут Джербер забеспокоился. Обычно пациентка бывала пунктуальной. Что с ней могло случиться?

Ханна явилась только через час. Хотя ее одежда хранила следы нападения, которому она якобы подверглась позапрошлой ночью, женщина ничего не изменила в своем гардеробе. Но кое-что новое было. Странное выражение лица, более безмятежное, чем прежде.

— Вы опоздали, — заметил психолог.

Но по ее невозмутимому виду Джербер догадался, что женщина прекрасно отдает себе в этом отчет и даже, наверное, задержалась нарочно: пусть поволнуется, задумается, что с ней стряслось.

— Вижу, синяк проходит, — сказал Джербер, давая понять, что его не интересует, где она была и почему задержалась.

— Он сначала стал желто-зеленым, потом начал чернеть. Пришлось замазать его тональным кремом, — поведала она.

Женщина устроилась в кресле-качалке и, как всегда, закурила. Повернулась посмотреть в окно. После ненастных дней над Флоренцией засияло солнце. Золотистый свет разливался по кабинету, соскальзывая с крыш домов. Площадь Синьории сверкала, как драгоценность, в лабиринте дворцов исторического центра.

Ханна погрузилась в свои мысли, на ее губах заиграла легкая улыбка. Джербер уловил этот момент, и что-то кольнуло его. Он непременно должен узнать, чему или кому обязана она этими минутами необычайного счастья.

— Что-то произошло? — спросил он в невольном порыве.

Ханна вновь улыбнулась:

— Вчера, уйдя отсюда, я встретила одного человека.

Пьетро сделал вид, будто ему все равно.

— Хорошо, — только и заметил он. Но не было в этом ничего хорошего.

— Я была в баре, а он спросил, нельзя ли сесть рядом, — продолжала женщина. — Заказал мне выпивку, мы поговорили. — Она помолчала. — Я давно так ни с кем не говорила.

— Как? — спросил он, сам себе удивляясь, даже не зная зачем.

Ханна уставилась на него с наигранным изумлением.

— Вы знаете как, вам ли не знать… — проговорила она лукаво.

— Рад, что вы нашли себе друга. — Пьетро надеялся, что фраза прозвучала не слишком фальшиво.

— Он устроил мне экскурсию по Флоренции, — продолжала Ханна. — Повел меня на Лоджию Ланци, откуда можно увидеть автопортрет Бенвенуто Челлини на затылке Персея. Потом показал профиль приговоренного к смерти на внешней стене Палаццо Веккьо, возможно вырезанный Микеланджело. Наконец мы пошли к «колесу подкидышей» в Воспитательном доме, где родители оставляли новорожденных детей, от которых хотели отказаться…

Слыша, как она перечисляет достопримечательности, которые несколько лет назад он приберегал для девушек, если хотел их завлечь, Пьетро Джербер ощутил, как новая волна смятения захлестывает его.

— Я наврала, — призналась Ханна. — Вы же и посоветовали мне посетить эти места, помните?

По правде говоря, он не помнил, и вряд ли такое было возможно. Пациентка опять хотела продемонстрировать, как много она знает о нем и о его прошлом.

Гипнотизер сказал, что поддержит игру, затеянную этой женщиной, какова бы ни была ставка. Но теперь начинал понимать, что не знает правил коварной игры Ханны Холл.

— Лиловая вдова, — произнес Пьетро Джербер, объявляя тему нынешнего сеанса.

Ханна устремила на него безмятежный взгляд.

— Я готова, — подтвердила она.

Меня зовут Аврора, и я больше не хочу быть одна.

Я принимаю такое решение в один прекрасный день в конце лета, когда играю со своей тряпичной куклой. Мне надоело придумывать игры для себя одной. Мама с папой всегда слишком заняты, чтобы со мной играть. В тот же вечер я говорю им об этом. Я хочу, чтобы у меня был товарищ для игр. Мальчик или девочка, всегда рядом. Новый братик или сестричка. Адо под землей, он больше не может быть мне братом. Стало быть, я хочу другого. Я на этом настаиваю. Мама с папой улыбаются при таком моем требовании и делают вид, будто ничего не случилось, надеясь, что это у меня пройдет. Но не проходит, и я стою на своем. Твержу об этом каждый день. Тогда они пытаются мне объяснить, что нам и втроем жить трудно, а вчетвером станет еще труднее. Но я не сдаюсь. Вбив себе в голову, что я чего-то хочу, я докучаю взрослым, пока не получаю желаемого. Как тогда, когда я решила, что буду спать вместе с козой, и набралась от нее блох. Я надоедаю им день за днем, и в конце концов родители зовут меня, чтобы поговорить.