Брижит Обер - ЦиклЭлиза Андриоли. Триллеры. Компиляция. 1-7

— Я ни разу их не видела, — мягко напоминает Жюстина.

— Ах, да… Ну, у Клары каштановые волосы, она не очень красивая, немножко косит, и у нее всегда открыт рот. Магали очень хороша, у нее роскошная грива рыжих волос. С виду не догадаешься, что у нее ум пятилетнего ребенка. Это замечаешь, когда она начинает говорить и если поймать ее взгляд. Знаете, он… не знаю, как описать… какой-то не такой. Она всю жизнь провела в разных приютах. Родители не хотели ею заниматься.

— Правда? Как это печально! Я тоже рано стала жить в приютах, у меня родители умерли. А вы, Элиз? — спрашивает Жюстина.

Что ответить? Что я счастливо жила с родителями, потом замечательно училась, с удовольствием снимала фильмы, страстно любила Бенуа? Что сейчас кажусь самой себе проходящей через какой-то туннель? Царапаю слово «нормальная». Летиция переводит.

— Так приятно встречать нормальных людей, — по голосу Жюстины понятно, что она улыбается.

Замечание звучит странно, будучи адресованным парализованному, слепому и немому человеку. Летиция продолжает:

— Жан-Клод симпатичный, но ему кажется, что он все на свете знает. Думаю, что, поскольку он не может двигаться, он пытается доказать свою значимость.

А я тоже такая? Мне кажется, что все вокруг глупые, а я всегда права? Нет, Элиз, девочка моя, ты другая! Ты же такая скромная…

— У Леонара проблемы с моторикой, он дипломированный математик. Говорит он мало: ему трудно. Да он и не интересуется нашей болтовней. Его страсть — это астрономия, поэтому он сюда и приехал. Из-за неба. В городе хуже видны звезды.

— А я приехала из-за звуков. В горах они чище, отчетливее. Слышно, как потрескивает кора на деревьях. Мне кажется, что я хожу по хрустальному замку, — объясняет Жюстина.

А мне кажется, что я увязла в грязи, не дающей мне пошевелиться. Тише, тише, нужен позитив! Представим, что я нахожусь внутри межпланетной капсулы, летящей среди этих чертовых звезд, которые я больше не смогу увидеть…

— Еще чайку, девочки? У вас такой вкусный чай, Иветт!

Вот уж кто сплошной позитив! Сколько же в ней оптимизма, в этой мамаше Ачуель! Ей следовало бы носить имя Апчхи-чуель, ходить в красном колпачке и распевать: «Хей-хо! Хей-хо! С работы мы идем…»

— Вы сами пекли крендельки? — продолжает она. — Надо бы сделать такие нашим милым постояльцам, они такие вкусные…

Кто они, постояльцы? Ну, так не они одни. Господин Вор тоже такой вкусный. Гадкая игра слов, Элиз. Зловещая и вульгарная.

— Ну, и потом Мартина… она строит из себя этакую монашенку, но на нее можно положиться, — продолжает неутомимая Летиция. — А с Юго надо быть начеку, он не любит симулянтов. Иногда мне кажется, что между ними что-то есть, — заключает она, понизив голос.

Вечер проходит в тихой болтовне под свист чайника. Когда я владела своим телом, то ненавидела сидеть взаперти. От одной мысли провести несколько часов за чайным столом у меня начиналась крапивница. Я нуждалась в движении. В свежем воздухе. Я бы взяла лыжи, носилась бы по склонам… Закидала бы Тони снежками. Даже в минуты грез мне трудно представить себя с Тони, ведь когда мы познакомились, я уже была прикована к этому креслу и никогда не видела его лица, его тела. Я представила себе, как он выглядит, ощупав его, я знаю, что он худой и мускулистый, как боксер, что у него прямой нос и квадратный подбородок, что волосы на его висках уже поредели. Но я никогда не видела его. Поэтому в коротеньких фильмах, которые прокручиваются у меня в мозгу, я чаще всего бываю одна.

Вдруг до меня доходит, что Франсина уже подала сигнал к отправлению. Она трясет мою руку, Жюстина сжимает мое плечо, Летиция меня целует. Иветт провожает их до двери и возвращается с почтой. Много писем для меня. После того, как мои приключения описали в книге, мне приходит много писем от читателей. Их всегда интересует, до какой степени авторша приукрасила факты. Увы, ей пришлось только связно пересказать всю грустную правду. Если бы она знала, что в данный момент вокруг меня снова разыгрывается драма… Издатель будет доволен. Поменьше цинизма, Элиз, ведь речь идет о человеческих жизнях. Элиз Андриоли, героиня детективов в инвалидном кресле, просто обязана быть политически корректной.

Вечер медленно подходит к концу. Иветт смотрит передачу о школьном рэкете, потом дебаты о насилии в школах. Я рассеянно прислушиваюсь. Разве не эти самые дебаты шли и год, и два года назад? И с теми же гостями в студии? Я засыпаю. Голоса гудят, как ветер в ветвях…

Я просыпаюсь, как от толчка, в собственной постели. Наверное, меня уложила Иветт. Который час? Слышу, как она копошится недалеко от меня. Что она делает — ложится или встает? Дверь в мою комнату бесшумно открывается. Я поднимаю руку, чтобы показать, что не сплю.

— А я-то думала… Вы вчера вечером просто свалились! Сейчас еще совсем рано, только-только пять часов, но я уже не засну. Пойду приму душ и вернусь.

Пять часов. Что за странность — вставать в такую рань. Сейчас, наверное, еще совсем темно. Честно говоря, для меня это ничего не меняет… Иветт проходит в ванную. Я широко зеваю, вытягиваю здоровую руку, тру глаза. Потом делаю серию вращательных движений. Моя утренняя зарядка. Звонит телефон, и я внутренне содрогаюсь. Включается автоответчик, звучит голос моего дяди:

— Здравствуйте, вы позвонили в шале Монруж. Оставьте свое сообщение после звукового сигнала.

— О, Боже мой, помогите мне, помогите, умоляю! Он меня… О, нет, нет!

Кровь застывает у меня в жилах. Девушка с грустным голосом! Да что же это…

— Нет! О! Он здесь! Он здесь! Я не хочу! Умоляю, помогите…

Я словно окаменела, я в столбняке, я слышу шум воды из ванной, я слышу этот насмерть перепуганный голос, и я не знаю, что делать.

— Ради Бога, помогите, я не хочу…

Фоном возникает шум. Какое-то жужжание. Жужжание электрической дрели. Болезненный спазм в желудке. Я сплю, скажите мне, что мне это снится, что это неправда.

Теперь Соня кричит, кричит, как одержимая, а жужжание все приближается, я слышу, как захлопывается дверь, а потом удары в эту дверь. Отчетливые, сильные удары. Я подкатываюсь к телефону, хватаю трубку здоровой рукой, но я не могу говорить, я не могу спросить, где она, а Иветт все не идет, она ничего не слышит, и позвать ее я тоже не могу! Я бросаю трубку, подкатываюсь, как безумная, к ванной, натыкаясь на мебель, бью креслом в перегородку — раз, другой, а в это время на другом конце провода дверь вдруг поддается, я слышу треск дерева, а потом — снова рев дрели…

— Да что случилось? Что на вас нашло?

Крик в гостиной, полные ужаса мольбы. Иветт выходит, из ванной тянет паром и запахом мыла.

— Что случилось?

Я протягиваю руку к трубке, откуда доносятся нечленораздельные стоны вперемежку с призывами на помощь.