Кэролайн Кепнес - Провидение

– Хлоя, – произносит он.

Я киваю.

– Ты рассказывал, как твоя мама теряла сознание и отец постоянно чувствовал слабость. Это из-за тебя?

– Да.

Я на секунду отвожу взгляд от Джона. Впервые в жизни боюсь его. Знаю, что у меня к нему много вопросов, но сейчас я могу лишь представить Джона перед его домом. Он и я, и у меня мокрые волосы, и земля уходит из-под ног, и я зла на весь свет, что он лишает нас этого мгновения, этой радости, этих объятий.

– Он оставил мне книгу. «Ужас Данвича». Я не смог понять зачем. Понял только, что он превратил меня в монстра.

И как-то сразу страх исчезает. Я знаю, кто такой Джон и кем он быть не может. Смотрю на него.

– Джон, ты не такой. Ты не монстр. Что бы он с тобой ни сделал, мы сумеем это исправить.

– Я не знаю как, Хлоя. Я долгие годы пробовал. Ради тебя. Я с ума сходил, все думал, что, если бы рассказал о своих чувствах раньше, если бы у меня хватило смелости, ничего бы не случилось. Блэр не поймал бы меня. И мы с тобой…

Представлять, как он скитался в лесах, это уж слишком, и я отгоняю от себя это видение. Я говорю, что виноваты мы оба. Я нервничала из-за того, что неожиданно стала кому-то дорога, и не знала, что с этим делать. Я оказалась не готова к тому, что кто-то считает меня такой удивительной.

– Мне не хватило смелости услышать это, – говорю я.

Вот так всегда. Когда мы общаемся в Сети, я болтаю без умолку. А когда оказываемся в одной комнате – молчим. Так было в том домике. Наше молчание нельзя назвать неловким. Оно тяжелое, вязкое. Оно – наше понимание того, откуда мы оба.

– Джон, даже после твоего возвращения, когда ты не захотел встретиться со мной…

– Не смог встретиться с тобой, – перебивает он. – Хотел. Но не смог.

– Не встретился, – говорю я. – Именно так все и получилось. Похоже, так всегда и получается. И как бы мы ни были близки…

– Есть кое-что, разделяющее нас, – заканчивает он.

Мои ладони касаются стекла напротив его ладоней. Мы никогда не подходили друг к другу так близко. Я отчетливо вижу поры на его щеках, адамово яблоко, вены на шее, маленькие черные крапинки в зрачках, ресницы, губы. Не важно, что нам хочется. Это ничто по сравнению с тем, что есть.

Он кивает на стул. Я сажусь со своей стороны, он – со своей. Как заключенные. Мы и есть заключенные.

– Я должна знать, Джон. Это был ты в Провиденсе?

Он затягивает песню, тот рекламный джингл в мебельном магазине «Алекс». Я и забыла, каким он может быть забавным, забыла, как смеялась над ним от души. Потом наступает отрезвление, и момент трансформируется во что-то другое. Это он звал меня. И он же вешал трубку. Все эти годы. Я складываю руки на груди. Он все понимает.

– Не нужно мне было это делать. Просто я скучал по тебе и очень хотел услышать твой голос. Мне жаль. Прости.

– Джон, я до сих пор не понимаю. Ты мог мне написать. Мог рассказать про это… чем бы оно ни было.

– Но я не знаю, что это.

– Но ты знаешь другое , то, что нас связывает.

Он сжимает кулаки.

– Самое трудное на свете – находиться вдали от тебя. Я знал, что все к этому идет. Думал, ладно, сумею встретиться с тобой, поговорить, но тогда мне пришлось бы рассказать, как я запутался. Я боялся подвести тебя, как подвел в детстве.

– Нет, Джон. Ты меня не подвел. Я думала, что мы всю жизнь будем вместе. Я всегда считала, что это я подвела тебя. Когда ты исчез, я ночей не спала. Я так по тебе тосковала. А потом изменилась. Почувствовала, как это происходит. Это было ужасно, Джон. Как в фильме ужасов. Я чувствовала, как отдаляюсь от тебя, становлюсь взрослей, выгляжу иначе. Смотрела в зеркало и понимала, как давно тебя нет. Было тяжело… больно.

– Прости, Хлоя.

– Нет, – говорю я. – Мы снова вместе. Как прежде. Ты вернулся, Джон. Ты вернулся.

– И да, и нет, – отвечает он, и я вижу боль в его лице.

И теперь до меня начинает доходить. Весь масштаб происходящего. Обманчивый образ в медиа, отважный, бодрый, выживший, новая путевка в жизнь. Вся эта ложь. Полуправда этого отравленного тела. И да, и нет. От осознания собственного бессилия кружится голова. Невыносимо думать, что любовь не значит ничего, когда в игру вступает судьба. И все из-за Роджера Блэра? Это он судьба? Неужели он победил нас?

Звонит телефон, и я вздрагиваю. Это он. Джон. Он опустился на пол и теперь сидит, прижавшись спиной к стеклу.

Он написал только Хлоя.

Сажусь по эту сторону спиной к нему, пишу ответ. Джон.

Он отправляет мне ссылку на некролог одного человеа из Линна. Пока я читаю, шлет следующую. Потом еще одну. Вот какой была его жизнь. Он носил эту информацию с собой. Ждал, когда можно будет мне показать. Он не хотел этим людям зла. Отсюда и барьер из стекла. Отсюда его слезы.

Ссылок все больше, от них кружится голова, они ошеломляют. Фотографии. Некрологи. Я отправляю ему ссылку на нашу песню «The Way It Goes». Мы любили ее в старших классах, и ему нравится этот вариант исполнения. Песня заканчивается, и нас связывает молчание. Я чувствую его боль. Его доброту. Мальчик-парадокс. Мальчик с хомячком.

ПОРА, ДЖОН. ИДЕМ. НАМ НАДО ИДТИ. МЫ СУМЕЕМ ВСЕ ИСПРАВИТЬ.

ХЛОЯ, МЫ НЕ МОЖЕМ УЙТИ.

КОНЕЧНО, МОЖЕМ. МЫ С ЭТИМ РАЗБЕРЕМСЯ.

– Хлоя, – говорит он, и я вздрагиваю. Не слышала, как он поднялся.

Кладу телефон в карман. Вытираю лоб. Я потеряла чувство времени и места. Меня мутит, как будто я побывала под гипнозом.

Он прижимает ладони к стеклу, и я поднимаю к ним свои ладони.

– Я люблю тебя, – говорит он.

– Я люблю тебя, Джон.

Мы сказали это. Мы наконец-то сказали это.

Атмосфера сразу меняется. Есть укромное место, где мозг хранит важные вещи. Самому туда не попасть. Это как в игре «Операция». Ты – тело, а кто-нибудь другой, обладающий твердой рукой, должен ткнуть в эту часть тебя, в эту горячую точку. Когда получаешь, чего хочешь, чего всегда желал, то, стремление к чему и делает тебя тем, кто ты есть, раздается взрыв. Любовь.

Мы опять молчим. Я догадываюсь, что он представляет себе наше будущее или то будущее, которое могло бы наступить при других обстоятельствах. После всех этих лет он здесь, передо мной, но я почему-то тоскую по нему, как никогда. Взгляд туманится от слез. Опускаю глаза на ярко-зеленый ковер. Жизнь коротка. Жизнь длинна.

Он улыбается.

– Ты такая красивая, Хлоя.

Я сдерживаю рыдания.

– Все нормально, Джон. Теперь все будет по-другому.

– Я люблю тебя, – снова говорит он, и в его голосе звучит что-то новое. Предвестие прощания. У меня колотится сердце. Как могут три слова звучать прощанием, если секунду назад они обозначали радость встречи? Я прижимаюсь ладонями к стеклу. Он тоже.

А потом дверь позади меня с треском распахивается, и возникает ощущение, что на нас из ниоткуда обрушилось землетрясение.