Триш Арнетьо - Тайный Санта

Тайная комната оказалась последней каплей. И еще разговор с Генри. Я уже говорила, мой гуру по трансцендентальной медитации научил меня видеть ауры других людей, так вот, честно говоря, у Генри аура была такая поврежденная, что я почувствовала: он эту свою травму — что бы там у него ни случилось — сублимировал в дом, ну то есть постарался построить что-то хорошее и красивое, чего ему не доставало в жизни. Выходя из тайной комнаты, я была готова подписать контракт. Мы могли бы совершить сделку прямо там и на том закончить вечеринку, но я предвкушала игру в «Тайного Санту» и решила подождать, пока она не закончится.

Когда мы вернулись в гостиную, каждый старался взглянуть на меня тайком. И оттого их усилия только больше бросались мне в глаза. Когда много тусуешься, очень скоро все присутствующие начинают казаться массовкой. Словно их наняли на один вечер. Актеры на площадке, одетые в костюмы праздничной вечеринки в Аспене, такая неуклюжая подделка. Слава богу, я к этому привыкла. И довольно быстро у меня сформировалось какое-никакое представление обо всех. Совсем уж психов не было. Все, кто работал на «Кэлхун+Кэлхун», казались совершенно обычными, «нормальными». Все они за что-нибудь отвечали. Кто-то зажигал свечи, кто-то расставлял подарки, кто-то разжигал огонь в камине. Вся команда уже тогда была напугана до смерти, даже мне это было очевидно. Но мне было приятно, что они не считали меня совсем уж дурой. На тот момент те несколько разговоров, что у меня были, касались не музыкальной индустрии, а истории этой местности. Я даже завела что-то вроде серьезной беседы с Кевином и Джерри о праздниках вообще. Ведь что за странное время года! Предполагается, что ты постоянно должен чувствовать себя счастливым, хотя в реальности ты только и делаешь, что тоскуешь по тому, чего больше нет. Это было мило. Как правило, люди автоматически считают меня идиоткой. И это действует на нервы.

А потом ко мне подошел Джон. С ним мы еще не разговаривали, но я знаю этот тип. Самоуверенный до чертиков. Ясное дело, он считал себя неотразимым, потому что стрелял глазами направо и налево. Чересчур активно. Поэтому я стала называть его Напряженный Джон. Не могу сказать, что ему это понравилось, но я заявила, что он должен быть доволен, — не каждый удостаивается клички.

А он такой: «Хочешь чуть развлечься?» Представляете? Оборжаться! Вот придурок. Ну я и не смогла отказать себе в удовольствии чуть его потроллить. Спросила, есть ли у него кокс. Он прямо расцвел, радуга распустилась в глазах. Просто засветился от счастья. Говорит: «Конечно есть. У меня этим коксом все карманы забиты». Пришлось сказать ему, чтобы расслабился, что я не употребляю наркотики, в отличие от Пип. Не мог бы он организовать ей пару дорожек на полу?

А он такой: «О чем речь, момент!»

— Отвяжись, Напряженный Джон, — сказала я ему, но вполне дружелюбно. — Пип тоже не употребляет. — И тут Пип, моя умница, как залает на него. Он проблеял что-то несуразное типа «ок, здорово!» и испарился. Наверное, пошел искать, на ком бы злость сорвать.

Бармен слышал весь наш разговор и засмеялся. У меня аж сердце забилось. Мне понравилось, какие у него были непослушные волосы, но рубашка при этом идеально выглажена. Симпатичный. Что это было? Я шла семимильными шагами к выздоровлению — быстрее, чем рассчитывала. Я взяла у него бокал шампанского и собиралась уже сказать что-нибудь умное, — да-да, и мне не чужд легкий флирт, — но как раз в этот момент Клодин объявила, что игра в «Тайного Санту» начинается.

Стучать по бокалу шампанского коктейльной вилочкой, чтобы привлечь внимание, доставляло Клодин несказанное удовольствие. Тут она была экспертом. Знала, как именно взять бокал, какой частью вилочки стучать, сколько в бокале должно быть шампанского, чтобы достичь желаемой высоты и мелодичности звука. Звон должен быть отчетливым и громким. И достаточно резким, чтобы все перестали говорить и повернулись к ней.

— Пришло время играть в «Тайного Санту». Наполните свои бокалы и рассаживайтесь, пожалуйста. У нас сегодня изобилие десертов — надеюсь, вы все сластены. Будут и безе, и мусс в стаканчиках, и конфеты, и много чего еще.

Совершив последний бросок к бару, гости, радостно балагуря, собрались в гостиной. Яблочные дрова в камине источали приятный аромат. Тигельманы почти бежали. В прошлый раз они передвигались с такой скоростью, когда старались найти себе место у обогревателей на зимнем чемпионате Аспена по поло. Может, они и старики, но они были по-настоящему взволнованы предстоящей игрой. Новички.

Комната выглядела привлекательно. Два длинных кожаных дивана, три глубоких темно-синих кресла с подставочками для ног, белое кресло у камина и две деревянные скамейки. Все это составляло широкий полукруг, чтобы гости могли наслаждаться огнем и в то же время наблюдать, как за окнами падает снег. Несколько маленьких сервировочных и шикарных кофейных столиков для напитков. Белый ворсистый ковер в центре. Стив разговаривал с Джоном, Рашидой и Джулс, потом они все рассмеялись над тем, что он сказал. Это было неприемлемо — то, что они вообще заговорили с ним, не говоря уже о том, чтобы поощрять его смехом. Он и шутил-то несмешно. Такая дружеская близость навела ее на мысль, что его пригласил кто-то из них. Нет. Она не станет отвлекаться. Не станет смотреть, как он изображает из себя беззаботного гостя, тусующегося у нее на вечеринке. Не считая Стива, все шло так, как и должно было. Светские разговорчики, подвыпившие гости — словом, прекрасный момент для главного события.

— Я заняла тебе лучшее место, — сказала она, подводя Зару к белому вельветовому креслу у огня. Оно было достаточно широко, чтобы рядом с Зарой могла поместиться Пип.

— Прекрасно, — сказала Зара. Щеки ее порозовели от шампанского. Клодин кивнула Францу, и он заиграл Baby It’s Cold Outside. Клодин лично отбирала песни, способные создать тот особый праздничный настрой. Зара начала тихонько подпевать. Все было даже слишком хорошо. Все расселись. Разумеется, Джулс заняла рядом с собой местечко для Генри. Пусть. Клодин собиралась уже сесть на скамейку рядом с Зарой, но ее опередил Стив. Он становился все невыносимее с каждой минутой.

— Дорогой, мы начинаем , — обратилась она к Генри через всю комнату. Он поднялся, подошел и покорно встал рядом с ней.

— Как нам диктует традиция, — объявила Клодин, — мы начнем со стихотворения. Некоторые люди называют эту игру «Бартер Янки». Это вроде бы говорит о том, что игра возникла в Америке. Тем не менее истоки ее обнаруживаются вот в этом стихотворении 1857 года, переведенном с украинского языка.

Это была полная ложь. Клодин сама написала стишок. Но ведь, как учил Стив, люди хотели верить, и детали играли огромную роль.