Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

Скоуп замолчал. Ларри повнимательнее посмотрел на шефа. По лицу старика, поблескивая в неярком свете, текли слезы.

— Наверное, все в такой день испытывают одно и то же: радость и боязнь — боязнь ответственности за нового маленького человечка. Однако было и кое-что еще, то, что я не мог выразить словами. Не мог до тех пор, пока Брэндон не пошел в школу.

У старика, по-видимому, перехватило горло. Он закашлялся, слезы потекли сильнее. Звуки пианино стали громче, даже сверчки примолкли, будто прислушиваясь.

— Мы стояли и ждали школьного автобуса, я держал сына за руку. Брэндону недавно исполнилось пять, он поднял голову и взглянул на меня, как это делают все дети в его возрасте. Он был в коричневых брюках и уже успел посадить пятно на коленку. Я отчетливо помню, как зашипела, открываясь, дверь желтого автобуса. Брэндон отпустил мою руку и вскарабкался по ступенькам. Мне хотелось дотянуться до него, снять с подножки и унести домой. Вместо этого я застыл как вкопанный. Он нырнул в автобус, и дверь опять зашипела, теперь уже закрываясь. Брэндон сел у окна, и я увидел его лицо. Он помахал мне, я помахал в ответ, а когда автобус тронулся, сказал себе: «Меня покидает целый мир». Этот желтый автобус с какими-то ненадежными металлическими боками и незнакомым мне водителем увозил всю мою жизнь. И вот тогда я понял, что же именно почувствовал в день рождения сына. Страх. Не просто ответственность, нет. Ледяной, пронизывающий страх. Можно бояться болезни, старости, смерти. Но ничто не сравнится с тем страхом, который камнем лег на мое сердце, когда я смотрел вслед школьному автобусу. Понимаешь?

— Кажется, да, — кивнул Ларри.

— В тот момент я осознал: как бы я ни старался, с мальчиком все-таки может что-нибудь случиться. Я не смогу быть все время рядом, дабы в случае чего отвести беду. С тех пор я думал об этом постоянно. Наверное, так думают все родители. И когда несчастье случилось…

Гриффин замолчал и пристально посмотрел на Гэндла.

— Я все еще пытаюсь вернуть его обратно, — сказал он. — Я торгуюсь с Богом, предлагая ему что угодно, если Брэндон снова окажется в живых. Конечно, это лишь мечты. И вдруг появляешься ты и говоришь, что в то время, как мой сын — моя боль, моя жизнь — гниет в земле, она все еще жива. — Он затряс головой. — Я не могу осознать этого, Ларри, понимаешь?

— Понимаю.

— Я не смог защитить его тогда. Я не хочу промахнуться теперь.

Гриффин Скоуп повернулся и окинул взглядом свой сад. Отхлебнул из бокала. Гэндл понял, что разговору конец. Он поднялся и канул в темноту.

В десять вечера Карлсон подошел к двери дома номер двадцать восемь по Гудхарт-роуд. Поздновато для неожиданного визита, хотя свет в доме еще горел, а в одном из окон Карлсон увидел отсвет телевизора. Да и в любом случае у него есть заботы поважнее, чем чей-то спокойный сон.

Детектив уже поднес палец к звонку, когда дверь отворилась. На пороге стоял Хойт Паркер. Несколько секунд они мерились взглядами, как два боксера посреди ринга, пока рефери произносит ничего не значащие слова о недопустимости ударов ниже пояса и тому подобное.

Карлсон не стал дожидаться гонга.

— Ваша дочь принимала наркотики?

Паркер чуть вздрогнул, но выдержал удар.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Можно войти?

— Моя жена только что уснула, — сказал Хойт, впуская Карлсона и закрывая за ним дверь. — Вы не против, если мы поговорим прямо здесь?

— Как скажете.

Хойт скрестил руки на груди и закачался с носка на пятку. Его крупное тело было обтянуто синими джинсами и футболкой, которая, наверное, сидела гораздо свободнее фунтов этак пятнадцать назад. Карлсон знал, что Хойт — опытный полицейский, ни хитростью, ни искусными ловушками его не возьмешь.

— Вы ответите на мой вопрос? — осведомился он.

— А вы объясните, для чего это нужно? — парировал Хойт.

Карлсон решил поменять тактику.

— Зачем вы украли фотографии из документов о вскрытии?

— А почему вы решили, что я их украл?

Никакого возмущения, никакого волнения — чистое любопытство.

— Потому что сегодня я смотрел документы.

— В честь чего такая бурная деятельность?

— Простите?

— Мою дочь убили восемь лет назад. Ее убийца давно в тюрьме. А сегодня вы решили посмотреть документы по вскрытию. Я хочу знать зачем.

Разговор явно заходил в тупик, причем заходил очень быстро. Карлсон решил ненадолго сдать позиции, усыпив тем самым бдительность Паркера, и посмотреть, что из этого выйдет.

— Вчера ваш зять посетил медэксперта. Он требовал показать ему результаты вскрытия тела жены. Я надеюсь выяснить для чего.

— Ему удалось увидеть бумаги?

— Нет. Вы не знаете, почему он так настойчиво их требовал?

— Даже не догадываюсь.

— Однако вы насторожились.

— Как и вы. Поведение Дэвида кажется мне подозрительным.

— А почему, — продолжал Карлсон, — вы спросили, удалось ли Беку увидеть документы?

Паркер молча пожал плечами.

— Вы расскажете мне, что сделали с фотографиями?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — бесцветным голосом произнес Хойт.

— Вы единственный, кто получал на руки этот конверт.

— И что это доказывает?

— Когда вы просматривали документы, там были фотографии?

Глаза Паркера вспыхнули и тут же погасли.

— Да, — ответил он. — Да, были.

Карлсон не смог сдержать улыбки.

— Хороший ответ.

Он расставил Хойту ловушку, и тот виртуозно ее обошел.

— Потому что, ответь вы, что их там не было, я бы спросил, почему вы тотчас же не поставили в известность медэксперта и так далее. Правильно?

— Вы подозрительны, агент Карлсон.

— Да уж. Есть какие-то идеи по поводу того, куда могли подеваться снимки?

— Возможно, их засунули по ошибке в другой конверт.

— Возможно. Только непохоже, что вы расстроены этим обстоятельством.

— Моя дочь погибла. Расследование по ее делу закрыто. Было бы из-за чего расстраиваться.

Не разговор, а пустая трата времени. А может быть, и нет. Точной информации Карлсон не получил, но поведение Паркера говорило само за себя.

— Вы до сих пор считаете, что вашу дочь убил Киллрой?

— Несомненно.

Карлсон повертел конвертом:

— Даже после того, как прочитали это?

— Да.

— Тот факт, что большинство увечий нанесено после смерти жертвы, вас не смущает?

— Успокаивает, — ответил Паркер. — Значит, моя дочь меньше мучилась.

— Я не об этом. Я об уликах против Келлертона.

— В описании вскрытия я не вижу ничего противоречащего обвинению.

— Случай не похож на остальные.

— Различия объясняются физической силой моей дочери.

— Не понял.

— Я знаю, что Келлертон наслаждался муками своих жертв, — начал объяснять Хойт. — И клеймил их, когда они все еще были живы. Мы предположили, что Элизабет пыталась вырваться или хотя бы защититься. Нам кажется, она отбивалась от него. И, пытаясь совладать с девушкой, он не рассчитал силы и убил ее. Это объясняет ножевые раны на ее руках. И то, почему клеймо было посмертным.