Хелен Монкс Тахар - Драгоценная ты

Я тут же заселяюсь в «Таун-холл». Мне чистят обувь. Сладко сплю, шикарно завтракаю, потом звоню на работу. Трубку берет новая практикантка. Я притворяюсь читательницей, обеспокоенной твоим состоянием — якобы слышала о несчастном случае.

Мне сообщают адрес больницы.

Теперь не спрячешься, Лили.

— Меня зовут Кэтрин Фретвел, я тетя Лили. Мне сказали, она в интенсивной терапии.

Меня ведут в палату. Мой ход, Лили.

А вот и ты…

Совершенно одна и в ужасном состоянии: лицо опухло, шея в корсете, кислородные трубки, проводки, датчики. Кровоподтеки, заплывший глаз. Жуткое зрелище… Интересно, понравилась бы ты Иэну в таком виде? Кого бы он выбрал: тебя, в перемазанной йодом больничной робе, или меня — снова при параде? По-моему, ответ очевиден.

Я задергиваю шторку вокруг кровати, нам надо поговорить без свидетелей.

— Просыпайся, Лили.

Левый глаз с трудом разлепляется, правый совсем заплыл. Ты видишь меня, веко испуганно дергается, и ты стонешь. Пытаешься привстать, но только и можешь, что слегка сдвинуться на кровати.

— Что вы здесь делаете? — хрипишь ты.

— Жду объяснений. Ты должна мне рассказать.

— Судя по словам Джеммы, это вы нам должны… целое состояние. Пришли похвастаться?

Ты снова закрываешь глаза. Мол, разговор закончен, вы свободны. Какая наглость! После всего, что ты натворила. После того, как я подарила тебе жизнь.

— Ты сделала мне много гадостей. Я пришла узнать почему.

Ты смотришь на меня единственным глазом, и сквозь отек и синяки вдруг прорывается знакомый хитрый огонек.

— Некоторые гадости сделала не я…

— Может, хватит увиливать?

— Письма… — произносишь ты и внимательно на меня смотришь.

— Что «письма»? Это надо Азифа спросить…

— Я и спросила.

Смотришь не мигая.

— Он звонил после увольнения. Угрозы посылал не он.

— Естественно, он будет отрицать.

— Будет. Потому что это не он. Я знаю — кто. И вы знаете.

Я пугаюсь и перехожу в наступление:

— Да? А случайно не знаешь, кто взял мою корпоративную карту и закупился на десять тысяч?! Кто подставил меня перед сотнями зрителей на церемонии?

— Гибнут в потасовках…

— Что?!

— «Сколько молодежи перебито» — было написано в последнем письме. Парень на вечеринке сказал нечто подобное, когда вы вытащили кокаин. Только другими словами. А тут «молодежи». Явно писал кто-то старый, пытаясь сойти за молодого.

— Азиф… — начала я.

— Нет, не Азиф. Вы заходили в его почту и сами писали себе письма.

— Полный бред.

— Он хотел меня, а не вас. И вам это не нравилось. Зато нравилось иметь кое-что против Джеммы — доказательство, что она не справляется с обязанностями руководителя. А когда Джемма заподозрила меня, вы еще больше обрадовались.

Выследили. Поймали с поличным.

— Кэтрин, раз в жизни скажите правду! И тогда я тоже что-нибудь вам расскажу. Может быть.

Я отхожу подальше, в изножье кровати. Не могу смотреть на тебя. Какая страшная несправедливость… Почему даже на больничной койке, избитая и переломанная, ты заставляешь меня умирать от страха?

— Я была в полном отчаянии, Лили. Ты не представляешь…

— Думаете, мне легко живется? Думаете, я виновата в ваших неудачах? Вы считаете, что пострадали, и мстите всем подряд. Раните людей и даже не осознаете! — говоришь ты с неожиданной злобой, то и дело морщась от боли.

— Я? Это меня ранили! Я столько сделала для Азифа, а он пять минут с тобой поболтал и тут же сбежал. И до нашей встречи моя жизнь была сплошным разочарованием — работа, семья, даже собственное тело. Я всегда хотела большего, думала — чего-то добьюсь…

— Но ведь у вас было многое! Неужели вы и теперь этого не поняли?

— Значит, ты хотела научить меня благодарности? Давай, я внимательно слушаю. Ты разбила мне жизнь за неблагодарность?

Ты с трудом поворачиваешь голову к тумбочке, на которой стоит пластиковый стаканчик с трубочкой, и шумно пьешь. Тебе больно глотать, ты закрываешь глаза и морщишься. Я смотрю на тебя, не отрываясь, крепко вцепившись в спинку кровати, жду продолжения. Окидываешь меня с головы до ног единственным глазом и говоришь:

— Я устала, Кэтрин. И Джемма сейчас придет… Давайте отложим.

— Ну уж нет!

— Простите. Ужасная сонливость от лекарств. Мне надо отдохнуть. Приходите в другой раз.

— Я, по-твоему, полная идиотка? Если я уйду сейчас, меня больше не пустят — ты уж позаботишься. Ты ничего не собиралась мне рассказывать, да? — Ты опускаешь взгляд. — Ты же понимаешь, Лили, как мало на самом деле стоит твоя жизнь?

В тишине я слышу, как учащается твое хриплое дыхание. Тебе не нравится, что я беру верх. Терпеть не можешь, когда побеждает кто-то другой. — Ты дешевка, Лили. Даже если тебя вылечат, чудесная грудь обвиснет, зубы пожелтеют, а больше ничего и нет. На смену придут девочки помоложе и поумней, и тебя сдвинут. Иэну ты бы очень быстро наскучила, поверь.

— Ошибаетесь.

— К счастью для тебя, Иэна больше нет, и рассудить некому. Ты прибрала к рукам обе квартиры, и когда ты состаришься, он не выкинет тебя на улицу, как выкинул меня.

— Не сравнивайте меня с собой! И неужели вы думаете?.. Я понятия не имела, что он изменил завещание. Зато я знаю — почему он это сделал.

— Ой, да ладно! Ты была в курсе. Наверняка капала ему на мозги, нашептывала на ушко.

— Я беременна.

Я стояла, словно громом пораженная. Только крепче ухватилась за спинку кровати, чтобы не упасть.

— Срок маленький — всего шесть недель, но я ношу ребенка Иэна, — сообщаешь ты с притворно-сочувственной улыбочкой.

— Точно его?

— Да, и кстати, плод не пострадал. Видите, меня бы Иэн на улицу не выкинул.

Мне кажется, я вот-вот потеряю сознание.

— Несправедливо, несправедливо… — твержу я себе под нос.

Моя слабость придает тебе сил. Я вся сжимаюсь и чувствую, что ты грозно нависаешь надо мной, хотя ты всего-то чуть-чуть приподнялась на локтях.

— Еще как справедливо! Вы остались одна, и никто вам не поможет. И будете одиноки до конца своих дней. А мне из-за вас придется растить ребенка без отца. Знаете почему?

Сейчас ты нанесешь решающий удар…

— Потому что вам не хватило терпения дождаться, когда он умрет от пьянства.

Последний раз настолько беспомощной я была в детстве, на ферме.

Тогда я нашла в себе силы.

Мать спросила, откуда берутся камни. Кто-то вытаскивает булыжники и бросает их на дорожку, по которой она ездит на квадроцикле к дальнему пастбищу. Нет ни ураганов, ни диких животных. Откуда тогда? Не знаю ли я, кто или что подвергает ее жизнь опасности? Я посмотрела ей прямо в лицо, пожала плечами и твердо ответила: не знаю.

Вот и теперь я спрашиваю тебя очень ровно: