Эндрю Мэйн - Теория убийства

– Правда?

– Да. Очевидно же, что эти темы связаны.

Именно так, но я совершенно не хочу, чтобы они были связаны в голове у генерала. Даже если это даст мне немного больше свободы действия. Потому что когда все закончится, мне нужно будет писать отчет для людей в Минобороны. Одному богу известно, чем это может обернуться.

– Некоторые исследования в этой области уже проводились, – продолжает Фигероа. – Начало было многообещающим, но никаких внятных результатов добиться не удалось.

– Да, возможно, и это тупик, – отвечаю я.

– Итак, ваша полевая работа в Кентукки завершена?

– Ну да. Надо только дождаться, когда ублюдка поймают. Не терпится взглянуть на его геном, – отвечаю я, даже не покривив душой. Камеры продолжают работать, и чего мне на самом деле не терпится – так это взглянуть на записи.

– Могу представить. В любом случае давайте наводите порядок в лаборатории, разберитесь с сотрудниками и от этого придурка Поуга избавьтесь как можно быстрее.

С юридической точки зрения вопрос увольнения Тодда – довольно тонкая тема. Мне нужно действовать аккуратно, чтобы его уволил лично Фигероа. Даже если это означает, что придется еще некоторое время потерпеть присутствие Тодда в лаборатории.

– Обязательно, – отвечаю я.

Фигероа ненадолго задумывается.

– Отлично. Через четыре дня подготовьте отчет, чтобы показать его комитету в Вашингтоне. Они требуют от меня формальной презентации прогресса. Но лучше, наверное, если объяснять все это будете лично вы. Если честно, я не очень разбираюсь, когда вы говорите правду, а когда несете наукообразную чушь. Но пока проект дает результаты, это и не важно.

– Ладно… – ошеломленно отвечаю я. Вашингтон? Чтоб ему. Это последнее, что мне сейчас нужно.

– И Тео, – генерал впервые обращается ко мне по имени. – Сделайте одолжение, не отправляйтесь больше на охоту за серийными убийцами, не поставив меня в известность. Сейчас вы – ценный государственный кадр. Не лезьте, пожалуйста, на рожон и не привлекайте к себе лишнего внимания.

Непростая задача, особенно учитывая, что результаты моих трудов сейчас показывают по всем телеканалам.

Я сижу на табуретке в маленькой пекарне Джиллиан. «Корочка» уже закрыта, Джиллиан месит тесто, а я наблюдаю. В том, как она сосредоточенно погружает пальцы в упругую массу на засыпанном мукой столе, есть что-то привлекательное. Дома компьютер обрабатывает фотографии людей с камер из Бутчер-крик, и для сохранения семейного спокойствия я решил заглянуть к подруге.

– Попробуешь? – спрашивает она.

Я обдумываю предложение. Химия приготовления еды восхищает меня. Я обожаю смотреть, как Джиллиан смешивает абсолютно разные вкусы и ингредиенты, чтобы в результате получить нечто потрясающее. Ее запеченная рыба или пирог с шоколадным кремом снятся мне по ночам. Количество лимонного сока и момент его внесения во время приготовления ванильной глазури – производственная тайна, за разглашение которой Джиллиан грозилась меня убить. И, несмотря на острое желание встать, подойти к стойке, погрузить пальцы в податливое тесто и почувствовать исходящий от Джиллиан легкий запах лавандового масла, я отказываюсь. Еще совсем недавно этими руками я творил ужасные вещи с мертвыми телами. От мысли о крови, каким-то невероятным образом оставшейся под ногтями, или жирных кислотах с тел, осевших в порах моей кожи, и о том, как все это соприкоснется с белоснежным тестом, меня передергивает. Рациональной частью мозга я при этом обдумываю, сколько бактерий и непрошенных частиц органики попадает в нашу еду даже на самых стерильных кухнях. Но в реальности меня беспокоит не физический аспект, а сам ужас поступка.

– Да нет, мне больше нравится смотреть.

– Больше всего тебе нравится есть, – отвечает она с улыбкой.

Я обожаю смотреть, как движутся из стороны в сторону ее волосы, собранные в хвост, когда она оборачивается ко мне. Она всегда излучает какое-то поле «девочковости». И при этом, как ни странно, я легко представляю это улыбающееся лицо под кевларовым шлемом посреди иракской войны. Как она продолжает сохранять оптимизм, даже когда кругом свистят пули и гибнут товарищи. И даже в самый черный час, когда ей пришлось хоронить мужа, я отчетливо вижу ее лицо и выражение неутомимой решительности, которая помогла ей пройти через худшее.

Наши отношения начались со вспышки страсти и все никак не закончатся. Моя эмоциональная закрытость каким-то странным образом отвечала той части ее души, которая уже никогда не сможет полюбить другого мужчину так же, как погибшего мужа. Мое отсутствие и отчужденность легче воспринимаются вдовой, которая пережила самое страшное отсутствие любимого человека. И тем не менее я боюсь отдалиться от нее слишком сильно и не заметить этого. Как корабль, который незаметно дрейфует с постепенно натягивающейся якорной цепью, пока в один прекрасный день цепь не лопается, казалось бы, совершенно неожиданно.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете, – говорю я Джиллиан.

– Знаю, – отвечает она.

Но достаточно ли ей такой моей любви? Я пытаюсь облегчить ее жизнь, как могу. Мы построили дом, о котором она мечтала. Пекарня была открыта в виде жеста благотворительности с моей стороны, но оказалась чем-то значительно большим.

Джиллиан берет вишню из миски, держа ее за стебелек, погружает в растопленный шоколад, а потом ждет, пока шоколад застынет.

– Я знаю, что у тебя есть свои делишки и планы, Тео, – говорит она, подходя ко мне и держа вишню на уровне глаз. – И я знаю, что эти делишки зачастую довольно мрачные. – С этими словами она подносит вишню к моим губам. – Просто пообещай мне, что дашь знать, прежде чем тьма поглотит тебя целиком. – В последний момент она резким движением отправляет вишню себе в рот.

– Это было жестоко, – замечаю я.

– Не знаю, как долго продлится этот период в наших отношениях. В принципе, я морально готова, что они будут такими всегда. Надеюсь, что-то изменится, но согласна и на такие. А еще я смирилась с мыслью, что однажды ты перестанешь звонить и писать, – говорит она очень серьезно.

– Я никогда о тебе не забываю. Просто иногда работа поглощает меня целиком.

– Я беспокоюсь не за твою работу. Я боюсь, что однажды ты подберешься слишком близко к одному из этих твоих убийц или, возможно, сам пересечешь черту, которую нельзя пересекать, и Тео, которого я знаю, исчезнет.

– Звучит очень пессимистично.

– Или реалистично? Эта история в Кентукки – тоже ты?

На короткий миг я думаю, что она в буквальном смысле спрашивает, не я ли Мясник из Бутчер-крик. В любом случае ответ на этот вопрос – технически, да, я. Но на самом деле она спрашивает, имеет ли это все отношение к тому делу, которым я отправился заниматься, когда мы расстались в аэропорту.