Дэвид Балдаччи - Минута до полуночи

– Вы помните еще что-нибудь?

– Я подвозил Тима до работы, потом мы вместе возвращались домой, ну и все такое. Мы понемногу общались, но ваши родители потеряли интерес к вечеринкам. Казалось, свет их покинул.

Пайн кивнула и посмотрела на свои ботинки.

– Пожалуй, я могу себе это представить.

– А что вы помните о том времени?

– Больницы, анализы, доктора, которые меня осматривали.

– А родителей?

– Я думаю, что, когда они «заняли круговую оборону», меня оставили снаружи.

– Нет, я отчетливо помню, как ваша мать от вас не отходила. Она бы сидела рядом с вами в классе, будь у нее такая возможность.

– Я не говорю о материальной стороне. Она постоянно находилась рядом. А эмоционально – нас разделяла стена, которая никогда не исчезала.

– Она ужасно боялась вас потерять.

Пайн несколько секунд не сводила с него взгляда.

– Ну все закончилось тем, что мы друг друга потеряли, не так ли?

Пайн снова перебирала свои детские сувениры.

Кэрол Блюм сидела на стуле и за ней наблюдала.

Пайн рассказала ей о встречах с Агнес Ридли и Майроном Принглом.

– Ты считаешь, что Барри Винсент может быть важной фигурой? – спросила Блюм.

Пайн перестала разглядывать вещи из далекого прошлого.

– Я не знаю, – ответила она. – Просто мне представляется странным, что никто не может ничего о нем рассказать. Он приехал сюда следом за моими родителями и покинул город вскоре после их отъезда. Майрон считает, что мой отец знал Винсента не слишком хорошо. Так почему же Барри Винсент предъявлял ему свои голословные обвинения?

– Может быть, у них возникла взаимная неприязнь, о которой знали только они.

– Но, если речь лишь о противоречиях между ними, нам будет сложно выяснить, в чем они состояли.

– А твои родители когда-нибудь о нем вспоминали?

– Нет, я такого не помню. Узнала о его существовании, только когда вернулась сюда, и Майрон упомянул его имя. – Пайн снова посмотрела на лежавшие на постели предметы. – Я многого не знаю о своей семье, Кэрол. Мой отец умер совсем не там, где говорила моя мать. Его тело нашел Джек Лайнберри. И мне даже неизвестно, ездила ли мать туда, чтобы позаботиться о похоронах и развеять его прах. Она просто уехала, а после возвращения почти ничего мне не рассказала.

– Ты думаешь, что, если тело нашел Лайнберри, а она туда приехала, они обязательно должны были встретиться?

– Лайнберри сказал, что не видел моей матери. Но у меня нет возможности получить подтверждение его словам.

Блюм посмотрела на разложенные на постели вещи.

– Значит, это все, что у тебя осталось?

– Не слишком много, верно?

– Ну это придает каждой вещи особое значение.

– Я бы предпочла, чтобы они привели меня к правде.

– Это кукла твоей сестры?

– А что тебя заинтересовало?

– Бритта Прингл упомянула, что твоя мать искала ее на следующее утро после исчезновения Мерси.

– А еще она сказала, что люди совершают странные поступки в периоды стресса, и была права. Быть может, моя мать думала, что сможет отыскать Мерси, если найдет ее куклу.

– Может быть.

Блюм положила куклу обратно, а Пайн взяла одну из подставок под напитки.

– Мы использовали их вместо шашек, – сказала она, перехватив любопытный взгляд Блюм.

– Творческий подход, – заметила та.

Пайн улыбнулась воспоминаниям, но отбросила их, взглянув более внимательно на подставку.

– Что это? – спросила Блюм.

– Они от моего отца. Бар в Нью-Йорке. «Плащ и кинжал».

– Крутое имя для бара.

Пайн посмотрела на коллекцию подставок для пивных кружек.

– Но почему столько подставок из одного бара?

– Может быть, он работал там барменом? Или являлся постоянным клиентом?

– В некоторых штатах можно работать барменом еще до того, как тебе разрешают пить спиртное. Выглядит довольно странно. Я не знаю, какими были законы тогда в Нью-Йорке.

– Ну он пытался стать актером, так мне сказали. А молодым актерам приходится подрабатывать.

– Верно.

– Бар «Плащ и кинжал». Интересно, почему они выбрали такое название?

– Ты хочешь сказать, что оно привлекает внимание, или есть какие-то другие причины?

Она взяла телефон и начала поиск.

– В Нью-Йорке есть бутик «Плащ и кинжал» и бар «Плащ и кинжал» в округе Колумбия. Но в восьмидесятых они не существовали. В данный момент в Нью-Йорке нет такого бара.

– А в восьмидесятых не было вебсайтов и почти наверняка не осталось цифровых следов его существования в те времена, – предположила Блюм.

– На подставке нет ни адреса, ни номера телефона. Только название и то, что он находится в Нью-Йорке.

– Ну, я видела такие подставки. Далеко не на всех есть полезная информация.

– Может быть, я просто хватаюсь за соломинки.

– Вспомни свою аксиому. Важно все, пока не доказано противоположное.

Пайн собралась отложить телефон, но передумала.

– Возможно, существует способ это проверить.

Она вывела на экран список контактов, выбрала номер и позвонила.

– Привет, Стен, это Этли Пайн. Да, я знаю, что прошло много времени. Как поживаешь? Да, хорошо. Да, пути Бюро неисповедимы. Нет, я больше не в Юте. Я в Аризоне. Рядом с Большим Каньоном. Да, там красиво. Послушай, у меня к тебе просьба. Я хочу, чтобы ты проверил один бар. Он существовал в начале восьмидесятых и назывался «Плащ и кинжал». – Пайн помолчала, слушая, что говорит ее собеседник. – Все, что сможешь узнать. Да, как можно быстрее. Ладно, спасибо.

Она закончила разговор и посмотрела на Блюм.

– Стэн Кэшингс работает в нью-йоркском управлении больше двух десятилетий. Если об этом баре можно что-то выяснить, он сумеет.

– Даже в самом худшем случае, возможно, мы сумеем узнать что-то новое о прошлом твоего отца.

– И объяснить, почему успешная модель отказывается от карьеры, беременеет, выходит замуж за моего отца и вскоре вместе с двумя маленькими дочками перебирается из Нью-Йорка в Андерсонвилль, штат Джорджия.

– Все в этой истории выглядит неправдоподобно.

Пайн положила телефон.

– Нет, все как раз имеет смысл. Только мы пока не знаем какой. Но я должна подготовиться.

– К чему?

– Я еду на ужин с Лорен Грэм в итальянский ресторан, который находится в Америкусе. И мне нужно переодеться, во всяком случае, она так сказала.

– Ну ты умеешь приводить себя в порядок. Я знаю.

– Посмотрим. – Пайн взглянула на себя в зеркало на шарнире, стоявшее на шкафу, сосредоточившись на синяке. – Опухлость исчезла, но остались следы.

– С этим легко справится макияж. Хочешь, я могу помочь.

– Спасибо, я не очень хорошо это умею. Слишком многое надо держать в уме.

– А почему ты идешь с ней на ужин?

– Под тем предлогом, что я расскажу ей о работе над одним из моих расследований. Но настоящая причина в том, что леди была не полностью с нами откровенна.