Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

– Отдел криминального расследования. Мы знаем, что вы в квартире. Хотим задать вам несколько несложных вопросов. – Она повысила голос, стоя перед массивной дверью орехового дерева.

Я приблизил ухо: послышались какие-то удары. Затем, к нашему удивлению, дверь открыл полноватый мужчина приблизительно шестидесяти лет, с седыми усами. Лицо его казалось безмятежным, чего мы никак не ожидали.

– Проходите. Не думал, что вы появитесь так скоро.

– Простите, что беспокоим вас в такое время. Это займет не более нескольких минут. – Я протянул ему руку. – Инспектор Айяла, а это инспектор Гауна. Прежде всего мы хотели бы выразить соболезнования по поводу гибели вашей дочери.

– Если не возражаете, поговорим в моем кабинете, – спокойно ответил он, указывая нам следовать за собой по бесконечному коридору с девятнадцатью иллюстрациями анатомических рисунков, связанных с устройством глаза.

Кабинет был увешан дипломами различных курсов и мастерских по офтальмологии, контактологии и визуальной тренировке, и смахивал на обычный врачебный кабинет. На полках – старинные инструменты и жутковатая коллекция стеклянных банок с заформалиненными глазными яблоками.

– Коллекция глаз позвоночных, – с удовольствием сообщил оптик, не обратив внимания на мою ошарашенную физиономию. – На этой полке черви, насекомые, моллюски… Это самая полная коллекция эволюции глаза во всей Европе.

– Вы любите хронологию? – спросила Эстибалис, рассматривая глаз кальмара.

– Мне нравится порядок в вещах, – ответил он, усаживаясь в кресло, стоявшее посреди кабинета, и жестом приглашая нас также занять свои места.

– А пчелиные глаза у вас есть?

– Не выношу антофилов, они всегда меня кусают.

– Что, простите?

– Антофилы – «любители цветов», – пояснил он. – Настоящее название этих неприятных насекомых. Обычно вы называете их «пчелы».

– Спасибо за уточнение, – ответила Эстибалис, хотя я был уверен, что она когда-либо раньше об этом знала. – Нам рассказывали также про вашу коллекцию хирургических инструментов.

– Разумеется: скальпели, ланцеты, металлические шприцы… У меня есть экземпляры из Помпеи, времен Средневековья, Первой и Второй мировых войн, копия гравюры египетских инструментов из храма в Ком-Омбо…

Он открыл правый ящик солидного орехового стола и надел синие хирургические перчатки. Затем достал маленький скальпель с перламутровой ручкой и продемонстрировал нам его с таким видом, словно у него в руках был слиток золота.

– Некоторые инструменты все еще хранят следы крови, что очень повышает их стоимость на антикварном рынке. Вообразите только: кровь человека XIX века! Меня такие вещи завораживают.

Эстибалис бросила на меня усталый взгляд. Я ее неплохо знал: видимо, она устала от зловещих речей оптика.

– Поговорим о вашей дочери, – перебил я.

– Да, – безразлично ответил он. – Я об этом уже позаботился.

– О чем позаботились?

– Привел все в порядок. Пойдемте к ней в комнату. Ведь именно так поступает полиция, собирая информацию о жертве, верно?

Мы вновь молча проследовали за ним по длинному коридору. Антонио так и не снял синие латексные перчатки, словно привык носить их в течение длительного времени. Я заметил, что дверь в ванную приоткрыта. Затем он остановился перед парой одинаковых дверей. Эстибалис сделала попытку открыть одну из них, но Антонио удержал ее рукой в перчатке.

– Нет, сюда не надо! – Он повысил голос. Впервые с момента, как мы зашли в его квартиру, он выразил хоть какие-то чувства. – Дочь жила в соседней комнате.

«Как быстро он смирился с этим жила , – отметил я в своем мысленном списке. – Обычно родителям требуется не один день, чтобы поправить время и начать говорить в прошедшем, рассуждая о своих погибших детях».

Антонио распахнул дверь. Мы увидели матрас без простынь и одеял, пустые стеллажи вдоль стен, распахнутые дверцы платяного шкафа с пустыми вешалками. Образ запустения. Не знаю почему, но волосы у меня на затылке встали дыбом, а по спине пробежал холодок, будто старуха с косой только что прошла у меня за спиной, убедившись, что завершила свою работу.

– А личные вещи? – выдавил я из себя профессиональным тоном.

– Они ей больше не нужны. Это же очевидно, – ответил папаша, пожав плечами. – В будущем я собираюсь эту комнату отремонтировать, убрать полки и заказать витрины, чтобы перенести сюда коллекцию глаз.

– Ладно, – сказала Эстибалис сквозь зубы. – Перейдем к вопросам. Вы не в курсе, знала ли ваша дочь некоего Алехандро Переса де Аррилусеа? Это имя парня, чье тело лежало с ней рядом, когда мы обнаружили преступление.

Прежде чем покинуть участок и направиться в оптику, моя напарница внимательно изучила краткий отчет заместителя комиссара Сальватьерры.

– Понятия не имею. У вас есть дети?

Мы оба отрицательно покачали головой впрочем, мой жест был не очень уверенным.

– И не заводите, – категорично ответил он.

– Ваше мнение чересчур радикально, однако оставим это при себе, – не удержался я, стараясь по возможности сохранять спокойствие.

– Совет доброжелателя. – Он снял перчатки и сунул их в задний карман брюк. – Видите ли, если у вас появятся дети, ваш центр тяжести сместится, ваши приоритеты вывернутся наизнанку, как носок; годы уйдут на то, чтобы отдавать им все лучшее, на что вы способны. Затем это существо вырастет, вы посмотрите друг другу в глаза и обнаружите, что вы – двое незнакомцев, которые даже не догадываются, что происходит в голове друг у друга, и не подозревают, какой вред они способны друг другу нанести. Тут никакие ланцеты не нужны: нескольких слов достаточно, чтобы разнести вдребезги двадцать лет доверия.

– Вы имеете в виду решение вашей дочери перейти к матери и ее новому партнеру? Вы сомневаетесь в отцовстве и по этой причине так болезненно воспринимаете отношения с дочерью?

– К чему эти вопросы, если вы и так все знаете?

– Нам бы хотелось услышать вашу версию, – примирительно сказал я.

– У меня нет никакой версии. У меня есть только пустая комната, которую мне не терпится переделать как можно скорее, если вы будете так любезны и оставите меня в покое.

– Поймите, мы всего лишь выполняем свою работу. Вы же не станете возражать, если мы задержим того, кто сделал это с вашей дочерью?

– Честно сказать, мои приоритеты меняются прямо сейчас. Настаиваю: не могли бы вы меня оставить? Сегодня непростой день, а я только начал заниматься делами. Как глава семьи, я должен организовать все практические вопросы, которые повлекла за собой кончина моей дочери.

– Разумеется, мы уже уходим. Можно я зайду в туалет? – поспешил я.

– А у вас нет другого места, чтобы?..