Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

– Думаешь, это кто-то из знакомых? – спросила Эстибалис.

– Вполне возможно. Или же соблазнитель. По крайней мере какой-то тип, которого она не испугалась, которому доверяла. Если бы убийцей была женщина, проще понять, почему жертва пошла куда-то вместе с ней или села к ней в машину, но я в этом сомневаюсь: достаточно вспомнить комплекцию двадцатипятилетнего юноши, убитого в Доме веревки. В любом случае кто в двадцать лет сядет в машину к незнакомому человеку?

– В Витории точно никто, – выпалила моя напарница.

Хотя бы в этом все трое были согласны друг с другом.

– Думаю, он заставляет их сесть в машину, вкалывает успокоительное, пока они еще ему доверяют, а затем уезжает прочь из Витории, – продолжал я. – Возможно, у него есть дом или дача в какой-нибудь близлежащей деревне, где он чувствует себя в безопасности и без свидетелей. Нельзя забывать, что у него живут пчелы или имеется доступ к ульям, а также необходимые навыки обращения с ними. Сложно представить, чтобы убийство происходило в Витории. Далее он подносит им бензин ко рту, чтобы разозлить пчел, которых, возможно, держит в банке или во флаконе. Не исключено, что сам он одет в защитный костюм, который обыкновенно носят пасечники. Засовывает жертвам пчел в рот, залепляет его клейкой лентой, зажимает пальцами нос, и через несколько минут они задыхаются. Затем раздевает их, лишая всяких признаков личности, снова засовывает в машину и, наконец, отвозит на историческую сцену, выбранную заранее, которая совпадает с хронологией Витории. Кладет на пол, поворачивая головами на северо-запад, складывая руки в специфическом жесте, прежде чем трупы окоченеют. Это очень ловкий и быстрый человек, он делает все очень точно. Возможно, тратит много времени, намечая и планируя каждый свой шаг, заранее наведывается на будущее место преступления – в Старый собор, в Дом веревки. Безупречен, носит перчатки, настоящий хамелеон: без труда ухитряется выдать себя за сотрудника Фонда собора Санта-Мария или служащего социальной службы банка «Виталь», не привлекая к себе ничьего внимания.

– Почерк в обоих случаях очень похож, – сказала Эстибалис.

– Он мог притвориться уборщиком, – добавила заместитель комиссара. – Вариантов много. Не останавливайтесь на первом, самом очевидном. Да, забыла сказать: завтра будут отпевание и похороны двух из четырех жертв на кладбище Санта-Исабель. С разницей в полтора часа. А теперь перейдем к юноше двадцати лет…

– На Санта-Исабель? – удивленно перебил я. – За всю жизнь я был на этом кладбище всего один раз. Был уверен, что хоронить на нем перестали несколько десятилетий назад. Обычно хоронят на Эль-Сальвадор.

– У обеих семей там имеется фамильный склеп, приобретенный почти столетие назад, и в нем осталось место, – ответила Альба. – В таких случаях мэрия Витории не запрещает хоронить на закрытом кладбище.

В эту минуту в кабинет вошел Панкорбо, предварительно постучав в дверь костяшками пальцев.

– Явился некий Пейо; утверждает, что он парень Энары Фернандес де Бетоньо. Хочет рассказать нам нечто важное.

Мы, все трое, молча посмотрели на него.

– Пригласи его сюда, – сказала заместитель комиссара Сальватьерра. – Что ж, инспекторы, надеюсь, мы получим что-нибудь новое.

– Сейчас он у меня, мне пришлось его успокаивать; он очень переживает, – сказал Панкорбо.

– Отлично, сходите за ним. Посмотрим, что он собирается нам рассказать.

Парень весом килограммов сто двадцать сидел у стола в кабинете Панкорбо, обхватив руками коробку с салфетками. Он привлекал внимание не только своими габаритами, но и веснушками, рассыпанными по всей видимой поверхности кожи, как будто кто-то разбрызгал меланин по его телу и круглой физиономии. Черные кучерявые волосы разделены пробором: блестящие, гладкие, длиной до плеч, содрогавшихся от рыданий. Камуфляжные штаны до середины икры и черная майка с изображением Уолтера Уайта, варящего свой мет, – главного героя сериала «Во все тяжкие» и, возможно, его кумира.

– Привет, Пейо, – сказал я. – Нам сказали, что ты хочешь с нами поговорить.

– Вы Кракен? – спросил он, икнув три раза подряд.

– Куда важнее, чтобы ты рассказал то, что собирался рассказать, – сказал я, усаживаясь к столу. – Но сначала я хотел бы выразить соболезнования в связи с потерей Энары. Она была твоей девушкой?

– Да, уже год, – ответил парень, явно готовый обороняться. – По-вашему, я ей не подхожу? Типа она такая красотка, слишком хороша для меня?

– Этого никто не говорил. Лично я люблю контрасты, – перебила Эстибалис, желая его успокоить. – Мы не хотим отнимать у тебя время, Пейо. Давай, рассказывай.

– Родители Энары собираются расстаться. Три недели назад ее мать ушла из дома к новому парню… или к старому, даже не знаю, как объяснить…

– Уж постарайся, а то я запуталась, – улыбнулась Эсти.

– Месяц назад она отправилась на встречу одноклассников, старперов вроде нее самой. Двадцать лет назад они окончили свою крутую школу, и все такое.

– Что это была за школа?

– По-моему, монахов-марианистов [34] Марианисты, конгрегация Мариан Непорочного Зачатия – католический монашеский орден, основанный в Польше в 1670 году. .

– Точно знаешь?

– Да, это был колледж марианистов. Там она встретилась с чуваком, с которым у них что-то было двадцать лет назад, а теперь закрутилось по новой. Очень симпатичный чувак, гораздо лучше отца Энары, который полный козел, придурок и чокнутый.

– Чокнутый? Этот аптекарь? – уточнил я. – Что это значит, расскажи нам.

– У него дома целая коллекция глазных яблок. Глаза животных в формалине. Очень все круто, прямо картинка в журнале. Тем, кто готов его слушать, он обожает рассказывать, сколько бабла потратил на свои фриковские штуки. Весь раздувается от гордости и добавляет, мол, медицинский антиквариат очень ценится на коллекционном рынке. Короче, жить с таким чуваком очень трудно.

– А что было после встречи одноклассников?

– Мать Энары набралась храбрости и бросила наконец этого козла, своего мужа. Отправилась жить к новому парню.

– Можешь назвать его имя?

– Кажется, Гонсало Кастресана.

– Хорошо, а какое все это имеет отношение к смерти девушки?

– Короче, Энаре был в кайф ее отчим, вот она и вбила себе в голову, что он и есть ее настоящий отец, а не оптик. Очень может быть, потому что мать и Гонсало этого не отрицали. Похоже, оптик ввязался в любовную историю, по-быстрому женился на матери Энары, и двадцать лет назад родилась Энара. Тут-то и начались проблемы. Энара сдала экзамены по оптике в Комплютенсе, вернулась к родителям, а мать только что отправилась жить к Гонсало. С отцом у Энары всегда были плохие отношения, он любит командовать, эдакий старикашка из бывших: это он заставил ее изучать оптику, сама Энара все это терпеть не может. Точнее, не могла.