Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

– Поясните, инспектор Айяла, – сказала Альба, вновь присаживаясь.

Я рассказал о фигурах в Сан-Висентехо и посещении часовни с доном Тибурсио. Когда я произносил вслух «Око Провидения», «герметический брак» или «кара», Альба выразительно поднимала бровь. Эстибалис помрачнела, когда я заговорил о рыжеволосом подмастерье.

– Ничего у тебя нет, – только и сказала моя напарница со скучающим видом. – Единственная связь с этим человеком – Тасио. Разве это не изобличает его еще больше?

– Если б я его обвинял, Тасио не назвал бы мне ни единого имени. Сказал бы, что после стольких лет мало что помнит, и я ничего не мог бы с этим поделать, – пояснил я.

– Ну и каковы твои выводы? – На лице ее отразилось полное непонимание.

– Дон Тибурсио Саэнс де Уртури – масон, возможно, Великий Мастер или Великий Секретарь. Не надо на меня так смотреть; ни от кого не секрет, что в Витории имеется как минимум одна действующая ложа под названием «Мануэль Ирадьер». Несколько десятилетий назад они начали собираться на севере, в поместье Респальдиса, неподалеку от Амуррио.

– Ты пытаешься доказать, что убийца тоже масон?

– Нет, если б он был масоном и принадлежал какой-то ложе, дон Тибурсио об этом знал бы и рассказал мне. Думаю, убийцей может быть ученик, который работал с доном Тибурсио на реставрации. На него повлияли идеи, которые дон Тибурсио вбивал ему в голову, и он изображал их в своих исторических инсталляциях, возможно, чтобы подставить Тасио, который работал в качестве археолога. Сцена преступления, с которой мы уже неоднократно сталкивались, его собственная интерпретация этих символов. То, что мы видим, – его ментальная карта, когнитивная схема, устойчивое изображение картины мира, его проблемы, травмы, черт знает что еще… Не забывай: убийцы отлично умеют подсчитывать затраты и прибыль: каждое их действие имеет смысл, от фирменного знака до модуса операнди. Любые усилия и затраты компенсируются, если он видит желаемый результат.

– Так веришь ты или не веришь, что это масонское преступление? – настаивала моя напарница.

– Повторяю: вряд ли. Хотя не сомневаюсь: вдохновила его средневековая иконография в часовне Сан-Висентехо, а человек, разъяснивший ему идеи и замыслы средневековых каменщиков, посеял, сам того не ведая, семена будущих преступлений, которые сейчас потрясают наш город.

– Унаи, при всем моем уважении: думаю, вам надо отдохнуть. Я хочу, чтобы рядом со мной и дальше работал отличный специалист по криминальной психологии, которым вы являетесь. Сделайте одолжение, поспите немного. Бывают долгие ночи, которые длятся как целая жизнь. Сегодня одна из них, – сказала Альба, снова вставая и явно желая закончить встречу: наполовину моя начальница, наполовину без пяти минут любовница.

Мы кивнули и молча попрощались. Мы были как три зомби, не имеющие ни желания, ни сил на разговоры. Когда покидали отделение полиции, заря уже золотила тротуары восточной части города.

До площади Белой Богородицы я добрался со скоростью улитки. Компании расходились по домам, но всем недоставало привычного веселья, радости, праздничного настроения; нигде не видно было подвыпивших запоздалых гуляк, обнимающихся с фонарями.

Люди перемещались небольшими кучками. Девушки возвращались по двое, по трое, вчетвером. Глаза прохожих были уткнуты в экраны телефонов.

Все это мало походило на праздники Белой Богородицы, к которым я привык за тридцать с чем-то лет моей жизни в городе.

Я проклинал способность одного-единственного разума настолько изменить жизнь огромного количества людей, причем вразрез с их собственными планами. Меня ужасала простота, с которой чьи-то болезненные наклонности могут так сильно повлиять на город.

Но главное, я проклинал типа, который прервал то, что начиналось у нас с Альбой на тех четырех крышах.

Он действует слишком поспешно. Найди ошибки. Если он до сих пор не совершил ни единого промаха, клянусь тебе, я преклоняюсь перед его умом, #Кракен.

5 августа, пятница

Проснувшись утром, я спустился позавтракать в кафе «Ментирон» возле площади: кофе с молоком и круассан. Завтракал я, как обычно, еще не проснувшись окончательно. Я не думал и не осознавал, что проклятый убийца нарушает и мои собственные ритуалы.

Официантка, девушка с темным пучком и бровями, нарисованными толстым карандашом, принесла мне кофе. Я сразу заметил, что под белое керамическое блюдечко, на котором стояла чашка, она сунула листок бумаги.

– Ты Кракен, верно?

– Если я скажу, что нет, это на что-то повлияет? – рассеянно ответил я, устав от навязанной мне роли.

– Мне сказал об этом человек, которому я доверяю. – Она отодвинула прядку волос, упавшую на глаза.

– Это список членов твоей семьи и знакомых тридцати пяти лет, – предположил я, сонно поглядывая на салфетку с эмблемой бара.

– Я только хочу, чтобы ты видел имена. Это реальные люди, небезразличные мне, а не случайный человек из теленовостей, который через несколько дней выйдет из моды, потому что появятся новые жертвы.

– Все они реальные люди, а не только имена, – сказал я так, будто разговариваю с маленьким ребенком.

– Так посадите наконец этих близнецов. Обоих. В одиночные камеры. Не понимаю, чего вы ждете.

Я сдавил пальцами переносицу. Может, будильник еще не прозвонил и вся эта сцена – всего лишь сон, напомнивший о моих худших кошмарах? Но в таком случае кофе не был бы таким ароматным, как тот, что стоял передо мной на столике.

– А ты не подумала, что отобьешь у меня всякое желание завтракать в твоем кафе?

– Может, оно и к лучшему. Все на тебя глазеют, ты отпугиваешь клиентов.

«С меня достаточно», – подумал я. Сделал глоток раскаленного кофе, заработав ожог третьей степени, который болел у меня потом все утро, и раза четыре откусил чертов круассан. Бросил несколько евро на металлическое блюдце и встал, чтобы как можно быстрее покинуть вражескую территорию.

Я уже взялся за ручку двери, когда официантка внезапно схватила меня за руку.

– Ты что делаешь? – Я удивленно обернулся.

– Мой парень – один из тех людей, которых я внесла в этот список. Мы ждем ребенка. Надеюсь, ты вспомнишь о нем. Ты не имеешь права оставлять без отца ребенка, который еще даже не родился. Можешь представить себе, как я переживаю?

Ее слова обожгли меня, словно кислота.

– Хочешь совет? – ответил я, теряя контроль над собой. – Пусть твой парень уезжает из Витории. Прямо сейчас. Пусть его здесь не будет все эти дни, пока…

«Пока не найдем новых убитых в возрасте тридцати – пяти лет», – собирался сказать я. Но как признаться вслух в собственном поражении, как объяснить незнакомому – человеку, что я сам не уверен, что преступления закончились?