Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

А затем она оставила нас на парковке перед полицейским участком. Мы оба выглядели понуро и жалко. Разговаривать не хотелось.

– Мы должны еще раз перечитать все свидетельские показания и опросить свидетелей, до которых раньше не доходили руки, – сказала Эстибалис, как только мы остались одни.

– Согласен, но, кроме того, я буду и дальше копать прошлое близнецов. Ключ наверняка у нас под носом, а мы его проглядели.

– А сейчас у тебя какие планы? – поинтересовалась она.

– Вернусь на кладбище Санта-Исабель. Мне бы хотелось, чтобы ты поехала со мной.

Секунду помедлив, она кивнула, и вскоре мы вошли в молчаливый город мертвых.

– Что конкретно ты ищешь? – спросила Эсти.

– Единственного живого, который обитает на этих улицах. Он сказал мне, что у него в южной части кладбища домик с инвентарем.

Мы с некоторой робостью продвигались среди могил. Возможно начать с кладбища было не лучшей идеей – и у Эсти, и у меня слишком живы были воспоминания, связанные с ритуалами смерти. Оказавшись там, я подумал, что это было последнее место, куда я хотел бы попасть.

Внезапно я его увидел: взобравшись на лестницу, он подстригал разросшиеся ветки старого кипариса.

– Надо же, опять вы! – воскликнул он, словно почувствовав на себе мой взгляд. – Такое впечатление, что вам нравится это место.

– Не могли бы вы спуститься? В прошлый раз я не представился. Я инспектор Айяла, а это инспектор Гауна, моя коллега. Мне хотелось бы продолжить разговор, который мы начали в прошлый раз.

Несколько секунд человечек смотрел на меня сверху вниз, затем послушно приподнял беретку.

– Подождите, я сейчас.

Оказавшись на земле, он вежливо поздоровался с Эстибалис и внимательно посмотрел на меня в ожидании вопросов.

– Вы тогда начали рассказывать, что были свидетелем инцидента с близнецами Ортис де Сарате в тот день, когда хоронили их мать. Не могли бы вы рассказать об этом более подробно и описать, что произошло?

– Да, конечно. Такое не забывается, даже если прошло много лет.

– Если мои данные верны, это было в восемьдесят девятом году, – уточнил я.

– Да, давно, очень давно… На похоронах сеньоры собралось много народу, всякие важные люди, журналисты, похожие на тех, что были здесь несколько недель назад. Потом, когда все разошлись, остались только сыновья и их невесты; по крайней мере, они держали этих девушек за руку. Сыновья были одинаковые, оба в костюмах, с черными браслетами; лично я бы их ни за что не различил.

– А что случилось такого, что вы не можете забыть тот день?

– Я все помню, да и как не помнить? Когда эти четверо остались одни, появился парнишка их возраста, то есть на вид не больше двадцати. Одет он был так, как у нас в деревне одеваются на праздники: джинсы и белая рубашка. Коренастый, огненно-рыжий, растрепанный, и выглядел почти как нищий. Видите ли, я не знаю, что он им сказал, но, так или иначе, он не заслуживал того, как они с ним обошлись.

– Как же они с ним обошлись? – вмешалась Эстибалис.

– Избили его, прямо там, напротив склепа Унсуэты, перед ангелом. Идемте со мной и все увидите сами. – Он поманил нас единственной рукой, все еще сжимавшей садовые ножницы.

Мы двинулись следом за ним по бульварам мимо серых могил и цветов, пока не оказались напротив волшебного ангела из городской легенды. Я сделал шаг в сторону, взял Эсти за плечи и притянул к себе.

– Видите могилу напротив? В то время она была пуста. Это была общая могила на шесть гробов, но мэрия приказала мне их выкопать, потому что время истекло. Я стал свидетелем сцены, прячась за памятниками. И не знал, что делать – бежать оттуда или позвонить в полицию.

– Именно так и надо было поступить, – пробормотала Эстибалис.

– Мне было страшно бросать парня; я был уверен, что они его убьют. Они ударили его раз и другой, а когда он упал, один из близнецов принялся избивать его ногами, а другой науськивал. Не знаю, что там между ними произошло, но когда парень перестал двигаться, они набили ему в рот земли и бросили в пустую могилу. А на прощанье крикнули: «И чтобы не появлялся в Витории, кусок дерьма», хотя не уверен, слышал ли он их.

– Вы хотите сказать, что близнецы убили того парня?

– Нет, не убили, но забили до полусмерти. Потом они долго рассматривали его и о чем-то спорили, а затем ушли.

– А что сделали вы? Вызвали полицию, «скорую помощь»? Остались ли свидетельства в каких-нибудь документах? – спросила Эсти.

– Что сказать, добрая женщина, – печально улыбнулся он. – Как только молодые люди ушли, я побежал посмотреть, жив парень или мертв. Рот набит землей, весь избитый, лицо изуродовано… Он посмотрел мне в глаза… как будто ждал, что я тоже буду его бить, как будто ничего другого от людей он и не ждал. Не могу представить, что он пережил там, в могиле, почти задушенный, под пристальным взглядом ангела Унсуэты. Я как мог выгреб землю из его рта; с единственной рукой я все делал очень медленно. Принес воды из шланга и промыл ему рот от земли и крови, так что он наконец смог вздохнуть свободно. Хотел вызвать «скорую», чтобы его отвезли в больницу, но парень запретил мне это делать. Он весь ощетинился и сказал: мол, никто не должен знать о том, что произошло, от этого будет только хуже.

– И вы его там оставили? – спросил я.

– Никак нет! Я предложил ему перебраться в мою хижину. Мне показалось, что парню негде ночевать, он согласился и остался у меня на несколько дней, не показываясь никому на глаза. Я каждый день носил ему еду, чесночный суп, картошку с чорисо, чтобы он поскорее поправлялся. Поверьте, парень был очень воспитанный, чуточку туповатый, но проблем у меня с ним не было.

– Не могли бы вы назвать его имя? Как звали парня?

– В том-то и дело, что я сам этого не знаю. Он то и дело повторял: «Не спрашивайте, очень вас прошу». Думаю, боялся, что близнецы вернутся на кладбище и разузнают, как и что, а потом примутся допрашивать меня, куда он делся.

– А не запомнили вы еще чего-нибудь, что помогло бы нам разыскать этого парня?

– Он все время твердил, что его прогнали – так он, по крайней мере, считал – и другие странные вещи, которых я не понимал, а объяснять он ничего не хотел и только повторял, что его собственная семья от него избавилась, что он искал их всю жизнь, а теперь его прогнали из Витории. А самое странное – знаете что? Мне все время казалось, что он переживал не из-за того, что его избили, ведь он не жаловался ни на разбитое лицо, ни на спину. Эти папенькины сынки сказали ему что-то такое, от чего он прямо с ума сходил.

– А не могли бы вы описать девушек? – спросила практичная Эстибалис.

– Одна мне запомнилась. Худенькая, как воробышек, с длинными гладкими светлыми волосами; не женщина, а ребенок, это было видно издалека. А вторую я не запомнил, я едва переводил дыхание от ужаса, и сердце у меня чуть не выскакивало из груди.