Жереми Фель - Матери [litres]

Если бы только Норма могла крикнуть той девушке что-то очень важное, чтобы та ее услышала. Тогда она смогла бы прожить жизнь, не повторив ее ошибок.

Не бросай его на берегу реки!

Не соглашайся ехать с ним в Канзас!

Убей ее, пока не поздно!

Прежде чем отправиться спать, Норма заглянула к дочке: Синди лежала, завернувшись в простыни и прижимая к себе куклу, купленную недели три назад. С того места, где стояла Норма, благодаря падавшей на Синди полутени ей казалось, что дочка выглядела как раньше, и, закрывая дверь, Норма втайне надеялась, что увидит ее прежнюю, хотя бы в радужном сне, и погреется, пусть недолго, в лучах ее еще ничем не омраченной улыбки.

Зайдя в свою комнату, Норма села прямо на плиточный настил балкона и позвонила Грэму, не обратив внимания на поздний час. Он ответил ей после нескольких гудков сквозь шум голосов и музыки. Норма догадалась, что Эмбер, Гленн и Грэм недавно нашли себе квартиру и теперь отмечают это событие вместе с друзьями. Норма сказала, что очень рада за него, и, пользуясь случаем, поблагодарила за фотографии, которые он ей прислал. Затем, удалившись от шумной компании, Грэм сообщил, что накануне встречался с Альмой и Митчеллом. Стоило ему упомянуть родителей Натана, как у Нормы сжалось сердце, хотя она и была к этому готова. Они действительно перебрались в Нью-Йорк. И вот теперь, несмотря на то что она долго не давала о себе знать, смогли установить отношения со своим внуком. Закрыв глаза, она снова увидела Натана: вот он, совершенно обнаженный, сидит на берегу реки Теннесси, так близко, что до него можно дотронуться рукой, можно даже уловить запах его кожи, – и почувствовала, как он игриво шепчет ей что-то на ухо.

Проснувшись, она подошла к окну, привлеченная звуками, доносившимися из сада, и увидела, что Элизабет стоит на террасе, а Синди сидит за столом и что-то рисует в толстой школьной тетрадке. Было около одиннадцати утра. Норма удивилась, что проспала так долго, поскольку такого с ней давненько не случалось.

Месяцы, годы…

Почистив зубы, Норма встала под душ, потом надела летнее платье и вышла в сад к сестре и дочке.

После завтрака, состоявшего из разных видов салата, Элизабет предложила им сначала съездить прогуляться в парк, находившийся в нескольких улицах от ее дома, а потом пройтись по центральным магазинам города. Синди такое предложение, похоже, очень понравилось, и Норма разом отмела свои тайные намерения быстро покинуть это тишайшее пристанище.

Тотчас по приезде в парк они купили себе по мороженому у уличного торговца и отправились бродить по аллеям, любуясь сверкавшей вдалеке зеркальной гладью искусственного озера и расположившимися на лужайках многочисленными семьями, которые в самой полной мере использовали последние дни каникул.

Прямо перед ними оказалась игровая площадка с большой песочницей, качелями и горками. Увидев скопище детишек, Норма вдруг встревожилась и машинально нагнулась к Синди, чтобы проверить, на месте ли у нее глазная повязка.

Заметив тревогу сестры, Элизабет положила руку ей на плечо. Они втроем сели на скамейку, стоявшую в сторонке, и Синди как зачарованная засмотрелась на детвору, совершенно невинно резвившуюся метрах в пяти от нее.

– Хочешь, сходи поиграй, – сказала Элизабет, обратившись к Синди и погладив ее по волосам. – Я водила сюда моих дочек, когда они были в твоем возрасте. А сама, когда была маленькая, любила кататься с горки, как и твоя мама, наверное.

Синди ничего не ответила. И Норма почувствовала, как ее дочка, уже достаточно взрослая, чтобы понимать, какое впечатление она производит на окружающих, вдруг испугалась одной лишь мысли, что ей придется подойти близко к визжащей мелюзге.

И этот страх, куда более мучительный, чем тот, что Норма испытывала в глубине души, острой болью пронзил ее сердце.

– Может, ты тоже хочешь прокатиться с горки? – без лишних раздумий спросила Норма.

Синди, не ожидавшая от нее такого вопроса, едва заметно кивнула головой.

Норма встала одновременно с Элизабет, и, взяв девочку за руки, они повели ее на игровую площадку – к большой деревянной горке; Синди осторожно взобралась на нее по лесенке и с поднятыми руками скатилась вниз, не смея от робости издать ни единого возгласа.

– Оставим ее, пусть освоится, – сказала Норме Элизабет, когда девочка снова полезла по лесенке на горку. – Все будет хорошо, не волнуйся.

Норма, все еще тревожась, кивнула, и они вдвоем вернулись на скамейку.

Многие детишки, как и некоторые родители, присматривались к Синди, пока она каталась с горки, не подавая виду, что все понимает. Однако в глазах детворы и взрослых не было ни желания посмеяться над ней, ни капли отвращения или досады. Они просто молча приняли ее, новенькую, в свою компанию.

Между тем Синди, у которой ладони и коленки были в песке, похоже, потихоньку привыкла к новой обстановке и уже направилась к качелям, поглядывая украдкой на мать, которая всем своим существом старалась ее подбодрить.

Какое-то время девочка стояла, поглядывая на незнакомых детей, которые, вытягивая ноги вперед, раскачивались, взмывая все выше к небу, как обычно делала она сама, устремив взгляд в необозримую даль кукурузных полей. И так продолжалось до тех пор, пока какой-то мальчик, очевидно ее сверстник, с пожарной машинкой в руке не подошел к ней и не уставился на нее с любопытством. Норма, не понимая, что ему нужно, хотела встать и подойти к ним, но передумала, перехватив взгляд мужчины, похоже его отца, – крепко сложенного и элегантно одетого брюнета, стоявшего неподалеку с газетой в руке.

Норма не знала, что этот мальчик тоже стал жертвой грубого обращения несколько лет назад, только у малыша было поранено не лицо, а плечи, спина, грудь, руки и ноги, да и последствия насилия были не настолько жуткими, как у Синди: несмотря на частые, чуть ли не ежедневные издевательства, у него пострадала только кожа, а раны на его маленьком теле скрывала одежда. Жизнь у мальчика, уже успевшего забыть побои, наладилась лишь после того, как один молодой человек, находившийся в бегах, отвез его к родному отцу в Нью-Йорк, вырвав из лап жестокой матери. Однако, хотя теперь ему жилось не хуже, чем любому другому мальчишке его возраста, он мог легко узнать отметины насилия у сверстников, чье детство оказалось омрачено традицией.

С помощью улыбок и добрых слов мальчику удалось рассмешить Синди, и она полностью доверилась ему, разве только не расцеловала в обе щеки. После того как она шепнула ему что-то на ухо, он взял ее за руку, усадил на качели и, став сзади, тихонько подтолкнул.

Видя, как Синди вновь стала обычной девочкой, самой что ни на есть нормальной, Норма ощутила волнение, которое не смогла сдержать и которое выплеснулось из нее в виде слез. Она наконец словно вырвалась на свободу, проведя долгие дни за решеткой.