Риа Фрай - Не ее дочь [litres]

Эми выпрямилась.

– Три часа? – Ей нужно быть дома. Она не рассчитывала, что это займет столько времени. – Я думала, мы лишь проверим, насколько я восприимчива.

– Ох, Эми, вы весьма восприимчивы. Еще как. Мы только что это выяснили.

Эми ощутила возвращение привычной тревоги. Эта женщина отняла у нее столько времени, а она даже не заметила. Прошло три часа, а ей нечего принести домой, за исключением крохотной записи?

– А почему я ничего не помню?

– Ну, некоторые люди погружаются в транс, а другие помнят все происходящее. Подсознание у каждого работает по-разному. Даже если вам так не кажется, на самом деле вы осознаете происходящее. Иногда просто требуется чуть больше времени, чтобы переориентироваться с настоящего на прошлое. – Барб щелкнула пальцами. – Вы вспомните. Люди часто вспоминают, когда слушают запись.

Эми хотелось получить запись. Она протянула руку, и Барб отдала ей аппарат.

– Но принесите диктофон на следующую встречу, хорошо? Нам предстоит интересная работа.

Эми встала, и комната поплыла перед глазами. Она снова села.

– Давайте я принесу вам воды, и можете посидеть тут, сколько понадобится, прежде чем ехать домой.

Эми кивнула и потеребила в руках диктофон. Она выпила воды из пластикового стаканчика, и ее проводили на выход, но сначала записали на следующие три сессии.

В машине она повозилась с крохотными кнопками диктофона и нажала на старт. Тишину прорезало шипение, и Эми приглушила громкость. Потом она услышала голос Барб, успокаивающий и уверенный, погружающий ее в транс вереницей слов. Через несколько секунд она услышала собственный голос, низкий и размеренный. Она перенеслась в 1963 год. Ее звали Грег. Она, Эми Таунсенд, оказалась тихим и спокойным мужчиной по имени Грег! А потом она заговорила. И все говорила и говорила. О жизни редактора газеты, о родителях, которые бросили его, узнав, что он гей, об оглушающей депрессии и о последнем дне со стаканом виски, плачем навзрыд и револьвером на отутюженных серых брюках.

Эми рассказывала о холодной стали во рту, но не в своем, а во рту Грега. При этом она чувствовала, как ее собственные зубы, маленькие и квадратные, сжимают ствол револьвера, словно рентгеновский аппарат стоматолога. Из ее горла вырвалось предсмертное клокотание Грега. Она закрыла глаза, а потом открыла, и ее пальцы, то есть пальцы Грега, нажали на спусковой крючок. Последовала громкая огненная вспышка, нёбо обдало теплой волной, а затем наступила темнота.

Она вернулась к действительности, задыхаясь и кашляя, и Барбара пришла ей на помощь, отдав несколько команд, чтобы Эми снова успокоилась.

Накрыв рот горячей ладонью, Эми выключила запись. Она вспомнила. Снова это почувствовала. Она отмотала запись к началу и прослушала снова, и еще раз. Вот почему она так ненавидит громкие звуки и оружие? Вот почему съеживается от ужаса, когда слышит о чьем-то самоубийстве? Вот почему эти истории не отпускают ее много дней, ночей, а порой и месяцев, преследуют во всех кровавых подробностях, в то время как другие отметают их как назидательные байки? В прежней жизни она покончила с собой. Сунула дуло в рот и спустила курок… Разве это все не объясняет?

Дрожащими пальцами она запихнула диктофон в бардачок и проверила сотовый. Четыре пропущенных звонка от Ричарда. Он редко писал СМС и никогда не оставлял голосовые сообщения, так что не узнаешь, случилось что-то страшное или он просто заждался. Эми включила заднюю передачу и попыталась придумать какую-нибудь историю о том, где была и почему так взвинченна. Ей хотелось больше узнать о своем прошлом, и был ли этот Грег лучше ее теперешней.

после

– Ты спишь?

Ричард ворочался рядом, поминутно то вытаскивая ноги из-под одеяла, то снова накрываясь. Эми хотелось заорать.

Она прищурилась в темноте, как много раз за эти годы, хотя сегодня ее тревоги были далеки от обычных банальностей. Ее дочь где-то бродит, пока они здесь лежат.

– Конечно, не сплю. Я даже не знаю, сумею ли когда-нибудь заснуть.

Ричард сел, нашарил очки в море книг, капель для носа и журналов на своем ночном столике и нацепил их. Когда он вставал с постели, что-то хрустнуло. Колено? Бедро? Плечо?

– Просто не могу сидеть здесь всю ночь. Где же поисковый отряд? Почему службу поиска еще не оповестили?

Он потопал в ванную, и Эми услышала, как по унитазу ударила мощная струя мочи. Он сидит или стоит? В последнее время он мочился сидя, в связи с чем Эми приходилось сдерживать новую волну раздражения.

Эми посмотрела на будильник у кровати. Четыре утра. Барри, Стэн и Фрэнк провели в доме почти всю ночь и предприняли еще несколько шагов. Они обошли квартал и оповестили местных спасателей. Но лес прочесывать начнут только утром.

Эми тоже села, вытащила из комода халат и пошла на кухню. Она много раз проделывала этот путь в такое же время – чтобы нагреть бутылочку, укачать плачущего младенца, из-за аппетита или несварения во время беременности, колик, учащенного сердцебиения, родов, вздутия желудка, отравления, похмелья и необъяснимого прилива адреналина. Она поставила на плиту чайник и пошарила в шкафчике в поисках чая.

Эми хорошо справлялась с кризисными ситуациями. Запоминала необходимую информацию и отстранялась от всего остального, то есть эмоций. Эту счастливую привычку она переняла от матери, стойкой, как кремень, и отточила на должности помощника исполнительного директора в динамично развивающейся компании. По настоянию Ричарда Барри оставил список критериев для вызова поисковой службы. По мнению мужа Эми, их ребенок был единственным пропавшим за всю историю, и ситуация требовала внимания всех и каждого.

– Ты что здесь делаешь?

Эми вздрогнула.

– Боже мой, Ричард. Ты меня до инфаркта доведешь. Что, по-твоему, я могу делать? Завариваю чай. – Она перебирала пакетики с чаем: «Эрл Грэй», «Дарджилинг», пассифлора, гибискус, ромашка, черный. Вытащила несколько штук и помахала ими в ладони, словно презервативами. – Будешь?

Он кивнул и подобрал пачку брошюр, которую оставили Барри и Стэн. Озаглавлены они были «Когда пропал ваш ребенок. Как это пережить». Эми чуть не расхохоталась, когда им вручили по брошюре, как будто это тест, который они должны пройти. Там был список, что делать в первые сутки, а потом во время «долгосрочного» поиска, то есть после сорока восьми первых часов. Но Ричард сосредоточился на критериях для службы поиска, снова и снова перечитывая каждый пункт.

– Номер один. «Правоохранительные службы должны посчитать, что ребенок похищен». А как же иначе? Она пропала! Номер два. «Правоохранительные органы должны посчитать, что Эмма в серьезной опасности, ей грозит гибель или серьезные увечья». Ну, каждому исчезнувшему ребенку грозит такая опасность. Так, посмотрим… – Он перелистнул пальцем страницу. – Ага. Номер три. «Чтобы служба выпустила оповещение о пропавшем ребенке, необходимо детальное описание».