М. Л Рио - Если бы мы были злодеями

Чего мы вообще боялись? В этом не было ни поэзии, ни причины, только безумный, эгоистичный порыв сбежать. Ричард – наш друг, товарищ по спектаклям и однокурсник – исчез, сметенный с лица земли одним ударом. Мы нашкодили, поспешили прочь, умыли руки и лица, как дети, жаждущие доказать свою невиновность еще до того, как будет выдвинуто обвинение. Мы не причиняли ему вреда, мы даже его не трогали – именно такие слова с готовностью слетали с наших губ, и мы злобно швыряли их друг в друга, но никто не осмеливался закончить свою мысль. Разве мы не этого хотели? Ричард давно стал объектом нашей всеобщей неприязни, и в то утро в состоянии суеверного безумия было невозможно не думать, что нашей враждебности оказалось достаточно, чтобы убить его.

Ужас не умеет мыслить.

Через час истерика истощила нас, и остался лишь холодный, болезненный страх. К тому времени мы собрались в библиотеке – нашей крепости и твердыне, – а небо за окнами постепенно меняло цвет с нежно-фиолетового на молочно-голубой. Я съежился в углу дивана, мои мышцы одеревенели, в груди ощущалась пустота. Мередит сидела, отодвинувшись от меня, плотно прижав колени к груди, глаза у нее были красные и опухшие. Филиппа примостилась у камина рядом с Рен, губы которой до сих пор отливали синим. Один раз Джеймс вышел из комнаты, чтобы проблеваться – то ли от шока, то ли с похмелья, а когда вернулся, то рухнул на стул в глубине библиотеки. Александр безжалостно расхаживал взад-вперед за диваном, косяк тлел у него между пальцами. Ричард, насколько нам было известно, еще плавал в воде.

– И что теперь? – простонал Александр, как стонал уже последние пятнадцать минут. – О боже мой!

– Мы должны позвонить в полицию, – сказала Филиппа, прижав костяшки ко лбу. – Мы больше не можем ждать.

– Почему? – выпалил Александр, яростно потирая затылок. – Он мертв. Нет никакой разницы, сколько мы будем ждать.

– Для него – нет, – ответила она. – Но если мы не сделаем чего-нибудь поскорее, то для нас все станет еще хуже.

– Не похоже, что его убил один из нас, – убежденно произнес я, с трудом узнавая свой голос, ставший вдруг очень высоким.

– Конечно, не убивали, – проговорила Филиппа, пряча лицо в ладонях. – Но прошла куча времени, и копы захотят узнать, почему мы не позвонили.

– Потому что мы, мать их, напуганы! – закричал Александр. – То есть я не знаю, как остальные, но я напуган так, что могу в штаны наложить!

– Напуганы… чем? – спросила она, наконец поднимая голову, чтобы взглянуть на него. – Я не шучу, объясни.

Александр уставился на всех нас, разинув рот: настоящая греческая маска агонии.

– Боже, вы не догоняете, да? – Он не ждал ответа. – Я и не помню, где я был добрую половину ночи… Они разорвут нас на куски!

– Почему ты говоришь так, будто мы убили его? – спросил я еще более высоким голосом, чем минуту назад.

– ПОТОМУ ЧТО, МАТЬ ВАШУ, ВСЕ ВЫГЛЯДИТ ТАК, БУДТО МЫ МОГЛИ СДЕЛАТЬ ЭТО! – заорал он.

– Заткнись, – процедила Филиппа. – Он был пьян. Он напился до беспамятства, упал и раскроил себе череп.

– Слушай, я с тобой не спорю! – огрызнулся Александр. – Но я хочу быть уверен, что мы будем говорить одно и то же, когда сюда приедут копы.

– Одно и то же? – перепросил я. – Почему бы нам просто не сказать правду?

Он повернулся ко мне, пот блестел на его висках, дым скручивался вокруг головы, будто она могла вспыхнуть в любую секунду.

– В последнее время каждый из нас успел поругаться с ним, а вчера вечером все переросло в физическое насилие, – нарочито медленно произнес Александр и посмотрел на меня как слабослышащего или умственно отсталого. – А сейчас он мертв. Ты понимаешь, в чем проблема?

– Александр прав, – тихо сказал Джеймс, когда я ничего не ответил. – Если они захотят раскручивать версию с убийством, то будут искать мотив, а он есть у каждого из нас.

– Что?! – громко воскликнула Мередит.

Я вздрогнул, а она посмотрела на Джеймса, перегнувшись через спинку дивана, лицо ее было смертельно бледным, лишь щеки горели ярким румянцем.

– Какой мотив может быть у меня? Зачем мне убивать своего парня? Что, мать вашу, с вами такое?..

Джеймс прищурился.

– Прости, но, насколько я помню, прошлой ночью твой парень назвал тебя шлюхой, и ты помчалась наверх, чтобы мстительно оттрахать Оливера. Или я что-то упустил?

Он перевел взгляд на меня, и в моей груди появилась острая, колющая боль, как от удара ножом. Я стиснул зубы, боясь, что меня вырвет. Ричард действительно озлобился, и прошлой ночью для него не было никаких преград. Но в трезвом свете наступившего утра мы с Мередит уже сидели, соблюдая дистанцию, и чувствовали, как ужасна, предосудительна одна только мысль о том, чтобы прикоснуться друг к другу. Думаю, мы выглядели не многим лучше, чем остальные.

– Значит, вы двое – в беде, – продолжал Джеймс. – Как и мы с Александром. Даже Рен и Пип ругались с ним последние две недели. Никто из нас не выглядит невиновным.

Снова молчание. Мучительное.

Голос Мередит прозвучал напряженно:

– И что ты предлагаешь делать?

– У нас есть план Александра, – заявил Джеймс.

– Чего? – вскинулся Александр. – Нет у меня никакого плана. Я чертовски напуган.

– Мы должны решить, что рассказать полиции о случившемся, – продолжал Джеймс.

– Мы не знаем, что случилось, – возразила Филиппа.

– С Ричардом? – переспросил он. – Как раз наоборот. Кое-что мы можем сказать им совершенно честно.

Я недоверчиво вытаращился на него, чувствуя головокружение, слабость и тошноту.

– А как насчет всего остального? – спросил я, сглотнув.

И мы, все вместе, прокрутили цепочку событий в обратную сторону – вплоть до сентября, до тех самых первых дней, когда мы были виновны разве что в паре резких подколов. Вскоре мы уже спрашивали друг друга тихими нервными голосами, о чем стоит забыть в беседе с полицией, или деканом, или кем бы то ни было еще. Сначала наша версия выглядела достаточно правдоподобно, но каждая маленькая ложь во благо звала за собой другую, недомолвки росли и множились – и в конце концов я уже не знал, где начинается истина. Александр заметил, что если мы собираемся скрыть наши собственные проступки, то хорошо бы нам обелить умершего. И вот постепенно мы вычеркивали из книги жизни его грехи, пока не осталось ничего, что стоило бы обсуждать, кроме театральной неудачи Ричарда и несчастного случая, соответственно.

Я молча слушал, гадая, так ли просто провернуть все это или мы – как Брут, Кассий и другие заговорщики – лишь готовим почву для собственной гибели.

– Ладно, – сказала Филиппа, нарушив затянувшуюся паузу: теперь мы сидели кружком, избегая смотреть друг другу в глаза. – Он напился до чертиков и исчез. Ни слова о Хеллоуине, сцене убийства или о чем-то еще. – Она оглядела нас по очереди в ожидании хотя бы слабых, но подтверждающих ее реплику кивков.