М. Л Рио - Если бы мы были злодеями

– Да?

Он указал на свой нос и грустно мне улыбнулся. Я потянулся к собственному лицу и ощутил что-то липкое. Похоже, на верхней губе набухла свежая капля крови.

Как правило, я не курил в Замке. Я вышел через заднюю дверь и побрел к подъездной дорожке. Косяк, с чем бы он ни был, я плотно зажал между губами. Я затянулся: было морозно даже для февраля, и мое дыхание вырывалось изо рта вместе с дымом, скручиваясь в длинную спираль. Нос казался набухшим и толстым, как будто его заткнули глиной. Интересно, когда через три недели сойдут синяки, будет ли он выглядеть по-прежнему? Я изо всех сил затянулся, и дым обжег горло по пути в легкие.

Я прислонился к стене и старался не думать. Лес был тих и в то же время полон негромких звуков. Щебет птиц, отдаленное уханье совы, легкий ветерок, шумящий в верхушках деревьев. Я замер и ощутил, что каким-то непонятным образом мой мозг медленно отделился от тела. Я еще чувствовал боль и был скручен тисками нерешительности, но что-то возникло между мной и мыслью, и чувством, и всем остальным – тонкий туман, подсвеченный экран с силуэтами, движущимися по другую его сторону. Я не мог сказать, холод ли это или косяк Александра, но постепенно я начал цепенеть.

Послышался скрип. Дверь открылась и закрылась. Я оглянулся – без ожиданий или любопытства. Мередит. Она помедлила на крыльце, потом спустилась. Я даже не шелохнулся. Она вынула косяк из моих губ, бросила его на землю и поцеловала меня раньше, чем я успел хоть что-то сказать. Тупая пульсирующая боль поднялась от переносицы к мозгу. Ладонь на моей щеке была теплой, губы манили. Она взяла меня за руку, как несколько недель тому назад, и повела обратно в дом.

Я был в отключке большую часть следующего дня, придя в себя лишь на мгновение, когда Мередит выскользнула из постели, откинула мои волосы со лба и ушла на занятия. Я что-то пробормотал ей, но слова так и не обрели форму. Сон снова наполз на меня, как ласковое мурлыкающее домашнее животное, и я не просыпался целых восемь часов кряду.

Когда я открыл глаза, на кровати рядом со мной сидела Филиппа.

Я посмотрел на нее затуманенным взором, роясь в спутанных воспоминаниях о прошлой ночи, раздумывая о том, есть ли на мне одежда.

Когда я попытался встать, Филиппа мягко толкнула меня обратно на подушку.

– Как ты себя чувствуешь, Оливер?

– Как я выгляжу?

– Честно? Ужасно.

– Совпадение? Не думаю. Который час? – спросил я и посмотрел в окно.

На улице уже стемнело.

– Без четверти девять, – ответила она и нахмурилась. – Ты спал весь день?

Я застонал, поерзал, не желая вновь поднимать голову.

– Угу. Как занятия?

– Странно, – ответила она. – Очень тихо.

– Почему?

– Без тебя нас было всего четверо.

Я наморщил лоб.

– Кого еще не было? – тупо спросил я.

– А ты как думаешь? – ответила она печальным голосом.

Я отвернулся от нее, не поднимая головы от подушки, и уставился в стену. Движение вызвало глухую боль в пазухах носа, которая отвлекла меня, но лишь на пару секунд.

– Полагаю, ты ждешь, что я спрошу, где он? – сказал я.

Она поправило одеяло, подтянув его к моей груди.

– После боя он просто исчез. Никто не видел его со вчерашнего утра.

Я разочарованно хмыкнул.

– Есть одно но. Я прямо-таки слышу его.

Она вздохнула, ее плечи чуть поднялись и опустились.

– Ладно. Он вернулся. Сидит в Башне.

– В таком случае я останусь здесь, пока Мередит не вышвырнет меня.

Ее губы сжались в ровную розовую линию. За линзами очков (я не знал, зачем она их надела, ведь она ничего не читала) ее глаза оставались спокойно синими, будто океан, терпеливыми, но усталыми.

– Послушай, Оливер, – мягко произнесла она. – Пойди, поговори с ним, это не больно.

Я, не веря ей, указал на собственное лицо.

– Очевидно, что больно.

Она нахмурилась еще сильнее и закусила нижнюю губу.

– Я не говорю, что у тебя есть повод простить его. Мы все жутко разозлились на него. Мне кажется, Мередит могла прожечь его взглядом. А Рен вообще не захотела с ним разговаривать.

– Ясно, – сказал я.

– Оливер.

– Что?

Она подперла щеку рукой и необъяснимо, нехотя улыбнулась.

– Что? – переспросил я осторожно.

– Ты знаешь, меня даже не было бы тут, если б ты был кем-то другим, – ответила она.

– Что это значит?

– А то, что у тебя – меньше всего причин прощать его изо всех нас, но ты первый сделаешь это.

Тревожное ощущение, что Филиппа видит меня насквозь, заставило меня еще глубже вжаться в матрас.

– Правда? – Это прозвучало совсем слабо и неубедительно.

– Да. – Ее улыбка погасла. – Сейчас мы не можем позволить никому из нас такую роскошь, как вцепиться друг другу в глотки.

Она вдруг показалась мне хрупкой. Тонкой и прозрачной, как раковый больной. Невозмутимая Филиппа. Я почувствовал непреодолимое желание обнять ее. Мне хотелось притянуть ее к себе, обвить руками и не отпускать: тогда, по крайней мере, хотя бы на некоторое время мы будем в безопасности. Я почти сделал это, но вдруг вспомнил, что я, возможно, не одет.

– Я поговорю с ним, – сказал я.

Она кивнула, и мне показалось, что за линзами очков сверкнули слезы.

– Спасибо. – Она подождала секунду и, осознав, что я не собираюсь шевелиться, спросила: – Когда?

– Ну… через минуту.

Она моргнула, и все следы страха – если они вообще там были – исчезли.

– Ты голый? – спросила она.

– Может быть.

Она вышла из комнаты. Я медленно оделся.

Поднимаясь по ступеням в Башню, я понял, что двигаюсь, как в замедленной съемке. У меня не было ощущения, что это наша первая встреча после боя. Наоборот – у меня было такое чувство, что я не видел его по-настоящему, не разговаривал с ним о чем-то важном еще с самого Рождества.

Дверь оказалась приоткрыта. Я нервно облизнул губы и распахнул ее.

Джеймс сидел на краю кровати – моей кровати, – уставившись в пол.

– Удобно? – спросил я.

Он быстро вскочил, едва не ударившись головой о край балдахина. Шагнул ко мне.

– Оливер…

Я поднял руку ладонью вперед, как страж перекрестка.

– Просто постой там минутку.

Он послушно застыл как вкопанный.

– О’кей. Все, что пожелаешь.

Я нетвердо стоял на полу. Сглотнул, подавив волну влечения. Я презирал его за то, что он заставил меня почувствовать это.

– Я хочу простить тебя, – пробормотал я, не думая над словами. – Хочу. Но, Джеймс, я мог бы убить тебя прямо сейчас, честно. – Мой голос дрожал то ли от злости, то ли от подступающих слез – я не знал от чего, и меня это не волновало. Я потянулся к нему, сжал кулак, схватив пустоту. – Я хочу… Боже, я не могу даже объяснить… Ты словно птица, ты знаешь?

Он открыл рот в каком-то замешательстве, но вопрос застыл у него на губах. Я резко, неизящно махнул рукой, чтобы он помолчал. Мысли мои вырывались наружу маниакально и беспорядочно.