Джон Харт - Путь искупления

– Знаю. Простите.

– Скажем, в следующее воскресенье.

– Благодарю вас, преподобный.

– Что ты там пьешь?

– Гм… – Роберт утер локтем лоб и откашлялся. – Просто бурбон. Простите… гм. То, что я сказал про Джулию. Насчет того, что я ее ударил, то есть. Наверное, вы слышали?

– Не мое дело судить тебя, Роберт.

– Но вы считаете, что это я каким-то образом стал причиной ее смерти? Она убежала от меня, а после погибла… Вы понимаете, как это могло произойти? – В глазах у Роберта стояли слезы, он по-прежнему был совершенно разбит. – Я так долго хранил этот секрет! Пожалуйста, скажите, что она погибла не из-за меня!

– Скажу. – Преподобный приобнял Роберта за плечи, поднял бутылку, поднес к глазам, обнаружил, что та почти полна. – Почему бы тебе не найти какое-нибудь тихое местечко? – Повел его мимо кровати в сторону двери. – Не дома. Где-нибудь неподалеку. Возьми это с собой и спокойно выпей в свое удовольствие. Проведи время наедине со своими мыслями.

Роберт взял бутылку.

– Я не понимаю…

– В саду или на парковке. На самом деле мне все равно.

– Но…

– Никто не ведает больше меня о глубинах человеческой слабости. Твоей. Слабости твоей жены. Сейчас мне больше бы хотелось помочь твоему сыну, если это в моих силах. А ты пей себе на здоровье. Я даю тебе разрешение. – Преподобный Блэк вытолкал его в коридор и прикрыл дверь до щелки. – Поразмыслить о сонме твоих грехов вполне можно и завтра.

Он окончательно закрыл дверь и довольно долго стоял, не произнося ни слова. Гидеону преподобный казался каким-то другим, и дело было не просто в одежде или отсутствии бороды. Он казался каким-то зажатым, излишне напряженным. А когда заговорил, то голос его звучал куда менее снисходительно.

– Твой отец – слабый человек.

– Я знаю.

– Человек, не имеющий воли к необходимым вещам.

Священник отвернулся от двери, и казалось, что лицо его состоит из одних только темных глаз и острых углов. Они часто говорили о необходимых вещах. По воскресеньям после службы. Во время долгих молитв тяжелыми для Гидеона вечерами. И эти молитвы ничем не напоминали воскресные проповеди. Преподобный объяснял это не раз и не два, но Гидеон даже не пытался делать вид, будто все понял: Ветхий Завет против Нового, око за око, как противоположность подставленной под удар щеке… Что до Гидеона все-таки дошло, так это концепция «необходимых вещей». Это те вещи, которые, как ты чувствуешь сердцем, вместо тебя не сделает никто другой. Это самые трудные вещи – вещи, которые ты держишь при себе, пока не настанет время действовать. А вот действовать у него как раз и не вышло.

– Насчет Эдриена Уолла…

– Ш-ш! – преподобный предостерегающе поднял руку, а потом подвинул к кровати стул. – Ты не сделал ничего плохого.

– Я не спустил курок.

– Все, что я всегда говорю, – это следуй своему сердцу и не бойся действовать. Судьба Уолла всегда находилась в более могущественных руках, чем твои.

Гидеон нахмурился, поскольку запомнил все не так. Разговоры преподобного о необходимых вещах касались в основном не «следования», а «действия». Всегда только действия.

«Вот время, когда освобождают заключенных».

«Вот куда они обычно идут».

«Вот где тебе лучше всего спрятаться».

Из уст преподобного слышать такое было странно, но иногда Гидеон недопонимал серьезные концепции. Господь действительно утопил мир. Он действительно превратил жену Лота в соляной столб. Все это имело смысл, когда преподобный про это рассказывал. Очищение. Кара. Созидающее разрушение.

– Я думал, вы будете сердиться на меня.

– Конечно же нет, Гидеон. Ты ребенок и изранен судьбой. Ты должен также понять, что необходимые вещи далеко не всегда легко выполнимы. Будь так, тогда не было бы никакого различия между людьми воли и слабыми духом. Я всегда верил, что ты относишься к первым, и никакие воображаемые поражения не могут разуверить меня в этом убеждении. У тебя всегда была пылкая душа, твердо стремящаяся к цели. Твоя мать может сейчас это видеть, ты знаешь. – Преподобный коснулся руки Гидеона. – А теперь вопрос в том, готов ли ты по-прежнему помочь мне.

– Конечно. Всегда.

– Хороший мальчик. Хорошо. Может, будет немного больно… – Поднявшись, преподобный выдернул иголку капельницы из руки Гидеона.

– Ой!

– Я хочу, чтобы ты оделся и пошел со мной.

– Но врач…

– Кому ты больше веришь, врачу или мне?

Брови священника взлетели вверх, и оба сцепились взглядами – один непоколебим и тверд, другой явно напуган.

– Моя одежда в шкафу.

Священник подошел к стене, нашел одежду. Возле кровати он одарил Гидеона первой настоящей улыбкой, какую тот до сих пор видел.

– А теперь пошли. Быстро.

– Да, сэр.

Гидеон неловко сполз с кровати. Он был еще слаб. Болела грудь. С трудом просунул одну ногу в штанину, потом другую. А когда выпрямился, увидел на священнике кровь.

– У вас кровь идет, на шее. – Показал на шею преподобного, а когда тот прикоснулся к ней, пальцы вернулись красными. Гидеон увидел, что воротничок тоже в крови и что поперек шеи сбоку простерлась багровая ссадина. Абсолютно все казалось каким-то неправильным: священник в красной фланелевой рубахе и с кровью на шее, то, как он выдернул иголку и отправил отца выпивать…

– Где это вы так поранились?

– Все как я тебе и говорил, сынок. – Священник бросил мальчику рубашку. – Необходимые вещи далеко не всегда легко выполнимы.

И после этого оставалось чувство, что всё не так. То, как он осмотрел Гидеона с ног до головы, как осторожно выглянул в коридор и как старался говорить потише.

– Голова не кружится? Идти можешь?

– Да, сэр.

– Тогда иди как обычно. Если кто-то с тобой заговорит, я сам отвечу.

Гидеон двинулся вслед за ним из палаты, низко опустив голову. Он знал, что это неправильно – то, что они делают. Врач все объяснил предельно четко и ясно: «Неделя как минимум. Швы у тебя в груди совсем тоненькие. Не хватало еще, чтобы они разошлись».

– По-моему, у меня кровь пошла.

В лифте они были одни; преподобный Блэк нетерпеливо следил, как цифры этажей на светящейся панели сменяют друг друга.

– Сильно?

– Да вроде терпимо.

Но он даже не посмотрел. Они успели спуститься с пятого этажа на второй, где лифт остановился и вошла какая-то медсестра. Поглядела на Гидеона, а потом на ссадину на шее у преподобного. Открыла была рот, но преподобный Блэк тут же ее перебил:

– На что это вы так смотрите?

Медсестра закрыла рот; уставилась прямо перед собой.

За пределами лифта на них тоже удивленно поглядывали, но никто их не остановил. Прошли через приемный покой и стеклянные двери. На переполненной парковке Гидеон уже откровенно преодолевал себя, поскольку преподобный прибавил шагу. От слабости подкашивались ноги. Солнце светило слишком ярко.