Джон Харт - Путь искупления

– Это же не ваша машина.

– Зато на ходу.

Гидеон нерешительно замешкался. Ему уже приходилось бывать в машине священника – сверкающем глянцевой краской минивэне с крестами на номерных знаках. Эта же была маленькой, грязной и местами проржавела насквозь.

– Давай-ка тебя устроим. – Преподобный Блэк затолкал Гидеона в машину, застегнул на нем ремень, сам пролез за руль.

Мальчик наморщил нос.

– Чем это тут так странно пахнет?

– Может, помолчишь немножко, пока мы едем?

Преподобный повернул ключ и повез их через город, а потом вообще куда-то в жопу мира. На ходу он что-то насвистывал сквозь зубы, и поначалу Гидеон подумал, что они едут к его белой церкви, стоящей на своем убогом участке. Эта мысль немного его успокоила, поскольку в этой церкви он всегда чувствовал себя уютно и безопасно. Ему нравились гимны и свечи, деревянные стены и бархатные пуфики. Церквушка была совсем крошечная, но Гидеон всегда ощущал исходящее от нее тепло. Голос у священника был глубокий, а его жена напоминала типичную добрую бабушку, какой ее все всегда представляют. Элизабет часто возила его туда на воскресную службу. Сама не заходила, но всегда дожидалась, пока он не выйдет, и это тоже всегда было чем-то особенным. Но поворот к церкви они проскочили. Мальчик смотрел, как она скрывается позади, а священник поехал по дороге, идущей по склону холма, которая спадала в сумрачную прохладную тень, что так часто лежала над домом Гидеона.

– Мы едем ко мне домой?

– Мне нужна совершенно особенная услуга. Сделаешь, сынок? Окажешь мне особенную услугу?

– Да, сэр.

– Никогда в тебе не сомневался. Ни разу.

Преподобный подкатил к крыльцу, распахнул входную дверь. Все его движения казались какими-то поспешными и суетливыми. Разок споткнулся на крыльце. Шарил вокруг взглядом, раскраснелся. Воздух внутри был спертым, все занавески задернуты. Он отвел Гидеона к дивану, усадил.

– Эта услуга… Тебе нужно быть смышленым и сделать все как надо. – Преподобный впихнул в руки Гидеона телефон. – Позвони ей. Скажи, что хочешь с ней повидаться.

Гидеон ощутил, как неправильность распухает, на глазах увеличивается в размерах: это неприкрытое нетерпение и пересохшие губы, эта внезапная неистовая напряженность…

– Не понимаю… Позвонить кому?

– Да Элизабет же! – Священник выхватил телефон из пальцев Гидеона и набрал номер. – Скажи, что вам нужно повидаться. Скажи, чтобы срочно приехала.

– Зачем?

– Скажи, что очень соскучился.

Не сводя глаза с преподобного Блэка, Гидеон стал ждать, когда Элизабет снимет трубку. Выслушал пять гудков, а потом сказал то, что было велено сказать. После его слов в трубке наступило молчание; тогда он нерешительно добавил:

– Я просто соскучился, вот и всё.

Послушал еще десять секунд, а когда она повесила трубку, это тоже показалось частью общей неправильности. То, почему он сейчас у себя дома. Почему звонил ей.

– Ну, что она сказала?

Нетерпеливые пальцы выхватили телефон, и Гидеон почувствовал странное сожаление.

– Сказала, что мне нельзя было уходить из больницы.

– А что насчет всего остального?

– Приедет.

– Прямо сейчас?

– Да, сэр.

Священник вскочил и дважды прошелся по комнате. Схватил Гидеона за руку и повел в ванную.

– А вот следующая вещь – действительно важная.

– Какая?

Он поставил мальчика перед собой и положил свою тяжелые руки ему на плечи.

– Только не ори.

Гидеон не знал лежащую в ванне девушку. Рот у нее был заклеен серебристой клейкой лентой, два или три раза обмотанной вокруг головы. Запястья тоже были стянуты скотчем, но Гидеон в основном уставился на заплывшие глаза. Она была прикована наручниками к батарее и замотана в синий брезент.

– Преподобный?..

Священник усадил его на сиденье унитаза и встал рядом на колени. Девушка отчаянно пыталась освободиться.

– Вы же не хотите этого делать!

Гидеон, вполглаза наблюдая за ней, знал, что в жизни не видел, чтобы кто-то был так испуган. Глаза девушки были широко распахнуты, она понемногу затихала. Он пытался понять, но казалось, что весь мир изменился, пока он спал, – словно вечером солнце село как обычно, а на следующий день появилось над горизонтом темным.

– Преподобный?

– Оставайся здесь. Веди тебя тихо.

– Не думаю, что смогу.

– Ты мне доверяешь, сынок? Веришь, что я знаю, что правильно, а что неправильно?

– Да, сэр.

Но на самом деле все было не так. Дверь закрылась, и Гидеон неподвижно застыл. Девушка наблюдала за ним, и от этого было еще хуже.

– Это больно? – прошептал он.

Она медленно подняла и опустила голову.

– Простите за преподобного, – произнес Гидеон. – Я честно не понимаю, что происходит.

Элизабет ехала, поскольку у нее не было другого выбора. В доме оставаться было нельзя, уезжать из округа – тоже.

Так что она просто ехала, куда глаза глядят.

Но выбирала маршрут так, чтобы начальник тюрьмы не мог бы ее найти и копы тоже. Придерживалась гравийных дорог и грунтовок, узеньких проездов, которые вели к позабытым всеми местам. Движение – вот все, что у нее оставалось, лишь движение, тревога и боязнь того, что ее геройский запал может иссякнуть. Страх Элизабет перед тюрьмой был той разновидностью страха, что в крови и муках рождается от осознания того, что может произойти, когда беспомощность становится окончательным правилом. Тюрьма означала бессилие и подчинение – полный антитезис всему, за что она боролась, чем стремилась стать с того самого момента, как познала горький вкус сосновых иголок. Она долго это отрицала, но все, что ей надо было сделать, это просто посмотреть на Эдриена, чтобы узреть истину. Так что Элизабет упорно мчалась неизвестно куда, как, бывало, мчалась еще совсем юной девчонкой – обдуваемая ветром, дикая и неуловимая недотрога. И все же с каждым перекрестком возникала проблема выбора, и каждый сделанный выбор вел ее к западу. Она даже не заметила, как пересекла границу округа, после чего повернула обратно к востоку, поскольку на востоке были дети, а как раз они-то и были прутьями ее клетки – Ченнинг, Гидеон и карта округа с ее неумолимыми линиями.

Телефонный звонок, когда он поступил, стал мучительным подарком судьбы.

Голос Гидеона ей очень не понравился.

Что-то случилось.

Понадобилось некоторое время, чтобы пробраться обратно в город, и впервые в жизни она пожалела, что у нее этот старый «Мустанг». Все копы отлично его знали. Он слишком выделялся. Свернув у полуразрушенного завода возле железнодорожных путей, Элизабет проехала дальше к востоку, а потом вниз в лощину, миновав все тот же бледно-желтый дом, и свернула вправо к ручью. Тускло блеснули его сумрачные воды, и она понеслась так быстро, как только могла – склон холма громоздился справа, старые фабричные здания смотрели на нее сверху вниз.