Стейнар Браги - Ката

– Папа, только не в темноте, – ныла она необычайно писклявым голосом. – Нет уж, мама. Я не хочу тебя видеть, ты такая уродина! Нет, я красивая! А вот и некрасивая! А ну раздевайся и не шуми, а то ребенка разбудишь. Ты всегда стонешь на весь дом. – Куклы переходили из комнаты в комнату, мужчина шел за женщиной к большой кровати, а потом стоял над ней, и Вала говорила за него глухим басом: – Не упряяямься. Я в тебя просто письку засуну. – Вала немного похихикала и продолжила: – Ну ты и урооодина. А ну, быстро раздевайся, и щас ты у меня будешь верещать, как хомячок. Ой, в кровати пружины! А ну, женщина, молчи! От тебя шуму много. Я хочу, чтобы ты послушалась и разделась. Но сперва я чем-нибудь закрою тебе лицо, чтобы было не видно, какая ты некрасивая и глупая.

Ката стояла, как громом пораженная, вцепившись в дверной косяк, и смотрела, как дочь раздевает кукол, бормоча под нос что-то нечленораздельное. Маленькая кукла-девочка, которую Ката сперва не заметила, лежала в соседней комнате в кроватке, укрытая одеялом до подбородка. Вала положила мужчину на женщину, предварительно обернув ее голову ковром, чтобы не было видно лица, поблагодарила от лица мужчины за то, что она такая безмозглая, и начала вжимать его в нее. Она то басовито мычала мужским голосом, то издавала стоны, которые казались Кате подозрительно знакомыми. «Ах, хорошо-то как… А ты уродина противная. А ну, быстрее! Не кончай, ах, ах, ах, хорошо-то как… Ты такая уродина, я больше не могу. Уродина, уродина, уродина. Я кончаю, кончаю, кончаю, кончаю…»

Голоса стали совсем писклявыми, тараторящими и слились в один, слились со стонами – и тут Ката не выдержала. Заткнула уши, отскочила от косяка – и ей показалось, будто она убегает от града насмешек. Но Ката не убежала, а с воплем ворвалась в комнату.

– Ты что творишь, девчонка?! – орала она, сама не узнавая этот писклявый истеричный голос. Вала прижалась к стене и вытаращила глаза на мать. – Что они у тебя делают? Эти гады мелкие! – Она потянулась за одной куклой, желая оторвать ей голову, растоптать, но ограничилась тем, что швырнула ее со всей силы об стену; можно было ожидать, что следом полетит и домик, но Ката вплотную приблизилась к дочери и принялась трясти ее за плечи: – Нельзя так играть! Понимаешь, дурочка? Это не игра! Откуда ты только таких слов набралась? И почему ты говоришь, что мама – уродина? Для тебя что, ничего святого нет?!

И так она кричала и кричала, пока не осипла. Ее глаза наполнились слезами, и чтобы Вала ничего не увидела, она выбежала из комнаты и спустилась на кухню, где разрыдалась, как ребенок, закрыв лицо ладонями. Затем снова помчалась в комнату дочери, подхватила куклу, валявшуюся на полу, и других, которые все еще были в домике. «И чтобы я этого больше не слышала!» – цыкнула она на Валу, которая лежала в кровати, выглядывая из-под одеяла, совсем как кукла-девочка в домике. Потом вынесла кукол на улицу, открыла мусорный бак, бросила их туда, захлопнула крышку, пнула бак ногой и отправилась на одну из своих долгих прогулок вокруг поля для гольфа, чтобы успокоиться.

Позже днем Вала явилась в комнату с повинной – подошла к маме и попросила прощения. Они обнялись, и Ката сказала: «Я знаю, что ты не нарочно». Вала не спросила о куклах и вообще больше о них не упоминала. Когда Ката бывала не в духе, она вспоминала, с каким выражением лица Вала обычно просила прощения: бледная, движения нерешительные, глаза пустые – как тогда, когда она играла в домике…

Между Рождеством и Новым годом комнату Валы открыли и передали ключи Кате. Человек из технического отдела полиции убрал с дверей скотч и попросил ее проверить, всё ли на своих местах. «Формальность», – сказал он. Ката пробежала глазами комнату и расписалась в документе. Полицейский ушел, а она снова уселась у телевизора. Один из каналов спутникового телевидения назывался «Е!», а в телепрограмме Ката вычитала, что это означает «Entertainment» – развлекательный канал.

Она никогда не была страстной телезрительницей и долго соображала, что такого развлекательного в канале, по которому показывают, как люди едят в ресторанах, покупают машину, квартиру, кормят собаку, идут в парикмахерскую, скандалят, дерутся на дискотеке, говорят друг про друга гадости, – или в орущих детях, или в женщине, которая собирает купоны на скидки, хотя сама она миллионерша, или в другой женщине, выбелившей себе анус… Все эти быстро сменяющиеся кадры сразу обрушились на Кату, так что ей захотелось зажмуриться – и все же она продолжала смотреть, ничего не понимая. У нее все болело, голова стала как будто сырая, кровоточащая, – а все же она смотрела помимо своей воли. У нее все болело от какого-то ранее не знакомого голода, и единственный способ утолить его – посмотреть еще серию «Хлои и Ламара», или «Айс любит Коко», или «Ким и Кортни в Нью-Йорке», или «Семейство Кардашьян». Там зрителей-эпилептиков предупреждали о «ярких вспышках». Это оседало в сознании.

Между этими передачами – и дольше их самих – показывали новости, про которые Ката быстро догадалась, что они на самом деле – реклама, тем более что рекламных пауз как таковых на этом канале не было: он весь был одной сплошной рекламой звезд, притворяющихся, что дают зрителю заглянуть в свою личную жизнь, одних и тех же десяти-пятнадцати актрис, вперемешку с парой-тройкой юношей, которых день-деньской показывали под увеличительным стеклом. У всех этих красивых людей в текущем году должно было выйти по пять-семь-десять фильмов на ведущих студиях Голливуда; на канале рассказывали об их таланте, блестящих перспективах, их переходе на следующий «левел» – а через четверть часа то же самое, и еще четверть, и еще четверть часа – о девушке, которую звали Кейт Бекинсейл; она сверкала глазами и твердила слоган «When I´m forty!» [5] «Когда мне будет сорок!» ( англ. ). – а Ката не могла понять, что в нем привлекательного.

«Тридцатисемилетняя актриса сияла от счастья», – бормотала она вслед за диктором.

Ката не только прилежно смотрела телевизор – но и выкурила море сигарет, одетая в халат, рубашку и широкие хлопчатобумажные штаны с узором, напоминающим обои. Она не припоминала, чтобы когда-нибудь раньше носила эти вещи, и уж тем более – чтобы сама купила их. Наконец-то распаковала рождественский подарок от Инги: в свертке была «Маленькая книжка о счастье» – сборник изречений, призванных сделать читателя счастливее. Ката быстро пролистала книжку, а потом выкинула ее в мусорное ведро.

За день до Нового года позвонил Хильмар, улыбчивый человек, руководивший расследованием, и сообщил Кате, что в районе Бустадир [6] Район на юго-востоке Рейкьявика. произведен арест. Задержанного, человека по имени Гардар Эйстейнссон, подозревали в том, что именно он совершил звонок об обнаружении Валы и располагает дальнейшими сведениями о ее смерти. Его опознали по записям с камер слежения в магазине, где он покупал телефон, и возле мусорного бака, где его обнаружили.