Александр Пелевин - Покров-17

— Воевали? — спросил полковник, целясь в мой лоб.

— Нет.

— Странный вы тогда человек. Вроде выглядите так, будто сроду оружия в руках не держали и не знаете, с какой стороны стреляет автомат.

— Это правда. Я не служил в армии по здоровью.

— А когда на вас наставляют оружие, все меняется, — продолжил полковник. — У вас глаза воевавшего человека. Неужели не страшно?

— Страшно.

— Я служил в Афгане, я могу отличить воевавшего, но вот вы… Ладно.

Он посмотрел на Капитана, продолжая наставлять ствол на меня.

— Вот вы. Вы знаете, чем отличается закон от порядка?

— Нет, — ответил Капитан, с опаской поглядывая на ствол. — Может быть, вы…

— А я скажу. Закон говорит, что я не имею права его сейчас пристрелить. Закон говорит, что я не могу этого сейчас сделать, потому что просто нельзя. Нельзя — и все. Пусть он тысячу раз убийца — нельзя. А порядок говорит, что я могу его пристрелить. Чисто технически, физически. Могу. Бам! — и нет его! И мозги по стенке! Но тот же порядок говорит, что за это я буду отвечать. Видите разницу? Закон говорит: это нельзя. Порядок говорит: это можно, но у этого будут последствия. Я знаю, что в мире нет хорошего и плохого, нет добра и зла: есть реальность, существующая здесь и сейчас, и у этой реальности калибр девять миллиметров.

— Один бездомный поэт и шахматист выразил вашу мысль проще: «делай что хочешь — таков закон», — язвительно сказал капитан.

Он раздраженно вздохнул и положил пистолет на стол.

— Ладно, — сказал он, задумавшись. — Я уважаю институт. Убирайтесь оба.

— Спасибо, товарищ полковник, спасибо, я знал, что нам удастся понять друг друга, — Капитан расплылся в белоснежной улыбке. — Родина вас не забудет.

— Машина ваша стоит там же, где мы вас взяли. Пешком уж дойдете. Вон отсюда оба. Снимите с него наручники и отдайте его сумку.

Человек в маске наклонился ко мне и взял за руки.

Я не мог поверить, что меня отпускают. Сейчас он провернет в наручниках ключ, и…

Человек в маске крепко сжал мои руки и придавил меня к стулу так, что я не мог пошевелиться. Полковник резко вскочил из-за стола, в его руке блеснуло что-то прозрачное.

Это был маленький тонкий шприц с черной жидкостью.

— Что вы делаете? — вскрикнул Капитан.

Из коридора вбежал еще один человек в маске, щелкнул предохранителем и приставил к моему виску пистолет.

Я дернулся, но не мог освободиться из захвата. Руки крепко прижимали меня к стулу. Я попытался оттолкнуться от пола ногой, чтобы перевернуться на стуле, но меня сильным толчком поставили на место.

Полковник сделал два шага и оказался прямо надо мной.

Резким движением он засучил правый рукав моего пиджака.

Схватил меня за запястье.

Я почти не почувствовал боли — игла нырнула под кожу, и за доли секунды черная жидкость исчезла под напором поршня.

Полковник убрал шприц.

Меня больше не держали за руки. Я тяжело дышал и не понимал, что происходит.

Я даже не заметил, как в наручниках провернули ключ.

Полковник уже сидел за столом с совершенно спокойным лицом, будто ничего этого не было. Я не заметил, как он сел. И не заметил, как ушел тот второй человек в маске, что наставил пистолет на Капитана.

Только в глазах Капитана я видел ужас.

— Можете идти, — с мягкой улыбкой сказал полковник.

Мы вышли на крыльцо под козырек здания. Небо затянуло тучами, моросил мелкий неприятный дождь. Я поежился, укутался в пиджак, достал сигарету и закурил, прикрыв ладонью огонек.

Место укола на запястье немного чесалось.

«Как комарик укусит», — говорили в детстве медсестры.

Мы стояли во дворе длинной пятиэтажки перед площадью, поросшей мхом и травой. В центре площади стоял разбитый фонтан, посреди которого дул в горн каменный пионер, почерневший от времени.

— Наверное, когда-то это был красивый фонтан, — сказал Капитан, зачесывая волосы пятерней назад.

Я впустил в легкие дым, запрокинул голову, резко выдохнул.

— Что это было? — спросил я.

— Вы про шприц?

Я кивнул.

— Это уголек. Вещество Кайдановского. Я рассказывал.

Капитан смотрел на меня, и его лицо выглядело встревоженным.

— Что вы чувствуете? — спросил он.

Я ничего не чувствовал. Только чесалась рука. Я пожал плечами:

— Ничего особенного.

— Тогда все хорошо. Надеюсь. Черт, надо было догадаться, что это может случиться.

— Что делает этот… уголек? — спросил я, с любопытством рассматривая еле заметный след от укола.

— Надеюсь, что в вашем случае — ничего.

Я не хотел ничего выяснять. Мы медленно пошли по площади в сторонудороги.

— Вы знаете этого полковника? — спросил я, кивнув в сторону здания, из которого мы вышли.

— Его фамилия Каменев. Владимир Сергеевич, если интересно. Начальник местного ОВД. Он жесткий человек. Верит, что охраняет людей снаружи от зла, живущего здесь. Ради этого он готов если не на все, то на многое, понимаете? Когда в стране начался бардак, тут тоже стали происходить жуткие вещи. Еще более жуткие, чем раньше. Каменев собрал вокруг себя всех, кто отвечал здесь за поддержание закона, и теперь командует ими. Он одержим и опасен, но его можно понять. К тому же он уважает Институт. Это оказалось нам на руку.

— Да, — я кивнул. — А этот «Прорыв»… Кто это вообще, в конце концов?

— Люди, которые хотят выйти отсюда. Очевидно, да? Их собрал Старик. Да, Старик… На самом деле он всего-то на пару лет старше меня. Раньше он служил в оцеплении этой территории, а потом пришел сюда со своим отделением. Он объявил, что поможет людям выбраться отсюда. Разрушит кордоны, блокпосты, стену с колючей проволокой. И люди к нему пришли. У них есть оружие. Базируются на железнодорожной станции, частично контролируют северо-восточную окраину города, иногда делают вылазки и нападают на оцепление.

— То есть отсюда все-таки можно выбраться?

— Они не выберутся отсюда. Их мало. И, знаете, в этом плане товарищ полковник прав. Нельзя, чтобы отсюда уходили. Иначе за ними во внешний мир пролезет зло, которое здесь живет. А вообще, конечно, тяжело тут. Они все идиоты, понимаете? Одни — идиоты, которые делают глупые поступки, чтобы сохранить порядок. Другие — идиоты, которые делают глупые поступки, чтобы его разрушить. Тут скоро такое начнется… Вы докурили? Пойдемте. Нас ждут в Институте.

— Зачем я нужен Институту?

Капитан виновато улыбнулся, посмотрел на меня, пожал плечами.

— Я не знаю. Но вам больше некуда идти.

Мы шли по тихой улице среди деревьев, по мшистой разбитой дороге, мимо одинаковых пятиэтажек с черными окнами, мимо детских площадок, ржавых качелей, сгнивших деревянных скамеек, буйно заросших кустами дворов. Не лаяли собаки, не каркали вороны, только моросил дождь, и пиджак промок почти насквозь. Было холодно.