Александр Райн - Тюрьма мертвых [litres]

«Надо бежать, это шанс», – решил я про себя и уже устремился в сторону леса, но продолжающие работать заключенные не давали мне покоя. Что-то явно было не так.

Кирка никак не хотела покидать головы стража, поэтому мужик бросил эту затею и хотел уйти. Он развернулся, но не успел и шага сделать, как в него вцепилась рука стража. Заключенный обернулся; впервые за все время я увидел, как меняется выражение его лица. Его глаза округлились и вылезли из глазниц, рот распахнулся и замер в беззвучном крике. Страж схватил его второй рукой, а затем начал сдавливать, будто в тисках. Заключенный дергался, как попавший в сеть карась, всем своим нутром понимающий, что это конец, но не желающий мириться с очевидным. Страж поднес к себе мятежника так легко, будто в руках у него был не взрослый мужчина, а воздушный шарик.

Несмотря на то что я стоял сбоку, мне было хорошо видно, как глаза стража заполняются темнотой. Она возникла прямо из зрачков, черная, как безлунная ночь. Разрастаясь, она полностью поглотила глаза стража, а затем начала выходить наружу, распространяться в воздухе. Разрастаясь, она тянулась к глазам бедолаги-мятежника, проникала в них, обволакивая и заполняя собой.

Страж держал его так, что их лица практически касались друг друга. Зэк больше не вырывался, лишь судорожно подергивался и, кажется, уже был где-то не здесь. Между глазами надзирателя и зэка выстроился движущийся газообразный черный мостик. Из глаз мятежника потекла густая мазутная слизь. В свете красно-рыжего пламени это зрелище стало самым кошмарным из всего, что я видел, поэтому ноги сами несли меня прочь, а осознание того, что я бегу, пришло ко мне лишь спустя минуту.

«Вадик, мать твою, урод проклятый! Ведь это все из-за тебя! Работал бы себе спокойно, в тепле, с едой, а через восемь месяцев был бы дома!»

Мой внутренний голос бился в истерике, заставлял верить, что все могло быть иначе, что я зря сунулся сюда, зря решил бежать. Но, накричавшись, он спокойно и тихо отвечал сам себе: «Кого я обманываю, ничего бы само собой не закончилось».

Ледяной ветер быстро остудил мое разгоряченное тело, но мне было плевать. Перед глазами все еще стояла жуткая картина, и теперь я молил бога, чтобы тот указал мне путь к спасению.

Я бежал мимо выложенных на снегу бесчисленных холмиков костров. Добравшись до очередного, я остановился и, уперев руки в колени, начал бороться с одышкой. Впереди через двести метров над снежным покровом возвышалась темно-зеленая лента, и, кажется, там было мое спасение. Я оглянулся назад. Костер уже практически погас, чудаковатая машина не забивала сваи, а все, кто там работал, исчезли, все до единого, включая стража в сером плаще.

«Черт тебя дери, куда же вы подевались?»

Я оглянулся по сторонам. Поле было пустым. Никого, кроме безмолвных стогов, все словно испарились. Я побежал дальше. Ноги утопали в снегу, мое тело стало полем боя усталости и гонящего вперед адреналина. Чувство преследования давило на пятки, я без конца оборачивался, прижимался к снегу, скрывался за стогами, перемещался перебежками. Наконец деревья стали больше, и до леса оставалось каких-то метров пятьдесят. Я не мог поверить, что так легко смогу сбежать. Как оказалось, не напрасно.

Их было трое. Серые, ничем не опоясанные плащи, совершенно не развевающиеся на ветру. Лица бледнее снега, точно вырубленные непрофессиональным скульптором в мраморе, и те самые глаза. Глаза, которые я видел в свой первый день. Глаза, как космические дыры: черные и бескрайние, способные затянуть в себя целую галактику, что уж говорить об одной душе. Сердце ухнуло и, переместившись из груди куда-то в ботинки, разнесло немую боль по всему телу.

Они молча смотрели на меня, опустив руки по швам. Путь был отрезан, я сделал шаг в сторону, они зеркально повторили его одновременно со мной. Тогда я шагнул назад, и эти трое двинулись мне навстречу. Я боялся повернуться к ним затылком, поэтому пятился спиной вперед. Каждый их шаг быстро сокращал дистанцию между нами, поэтому я уже практически бежал. Но бегать задом наперед – занятие не из легких, поэтому, споткнувшись обо что-то, я плюхнулся в костровую кучу.

«Вот и все. Блин, я же почти добежал! Пусть это будет быстро, господи, умоляю. Пожалуйста, я так не хочу мучиться!»

Плащи за секунды достигли моих ног и уже протянули ко мне свои руки, как вдруг я нащупал какую-то толстую ветку и напоследок, издав какой-то мычащий звук, махнул ею, чтобы создать иллюзию сопротивления.

– Пошли на хрен! – заорал я осипшим голосом, но ветер унес мои слова вместе с вырвавшимся изо рта паром куда-то в поле.

Каково же было мое удивление, когда эти трое отскочили от меня, как от оголенного электрического провода. Через мгновение один из них попытался повторить попытку захвата, но я снова махнул веткой, усеянной кучей зеленых иголок. Страж остановился в нескольких метрах от меня без движения, между нами как будто выросла невидимая стена.

Я встал на ноги, продолжая держать ветку на вытянутой руке, словно это был заряженный револьвер.

«Что за фигня?»

В душе загорелся уголек надежды, но, чтобы раздуть его, мне не хватало уверенности. Происходило что-то странное. Стражи встали полукругом мрачными истуканами в десяти шагах от меня. Точно стая гиен, ожидая, пока умирающий от кровопотери лев не уберет оскал и не сдастся.

Я сглотнул подступившую от волнения слюну и, собравшись с духом, сделал шаг в сторону стражей. Ветка снова сработала, она отталкивала их, как магнит своего собрата с одинаковым полюсом.

Мои глаза стреляли туда-сюда в поисках выхода. И без того невидимое за густой пеленой солнце окончательно потеряло всякий интерес и отправилось освещать другие уголки земного шара. Все вокруг погружалось в тяжелый могильный сумрак. Освещаемыми оставались лишь небольшие участки, где по-прежнему из земли росли цветы костров, коптящие вечернее небо.

Я сделал шаг в сторону, затем еще и еще. Стражи двинулись за мной на расстоянии. Так мы прошагали до следующего спящего кострища, и тут меня посетила мысль:

«Почему бы не набрать целый веник? Тогда-то у меня точно будет больше шансов отбиться».

Набрав охапку сухих колючих веток, я начал пихать их под одежду. Ощущения были не самые приятные, особенно когда я запихивал остатки некогда растущих елей себе в штаны. Бронежилет был готов, свобода уже раскрывала свои теплые сухие объятия, и я спешил в них обернуться. Теперь я шагал не останавливаясь. Стражи по-прежнему держались на расстоянии, но не сбавляли темп. Осмелев от такой удачи, я повернулся спиной к своей смерти и побежал.

Темно-зеленая чаща была в каких-то пятидесяти метрах, макушки деревьев плавно наклонялись от затихающего ветра. Ветки шелестели, поглаживая друг друга, и в этом шелесте я, кажется, слышал голос леса, он шептал мне: «Здесь твое спасение, ты близко, нужно лишь поднажать».