Александр Райн - Тюрьма мертвых [litres]

– Дневная смена, приготовиться к отправке!

Неподвижные до этой секунды статуи все как один повернулись на сто восемьдесят градусов в сторону состава. Я опешил от такой неожиданной слаженности и чуть было не замешкался. Задержавшись лишь на долю секунды, я, как и остальные, оказался спиной к камерам и вдруг резко выдохнул.

«Надеюсь, никто этого не заметил».

– Занять места! – Голос моего деда звучал точно так же, как голос его сменщика: жестко, бесстрастно и глухо, как удар хлыста.

Когда-то бывшие живыми люди слева и справа залезали в вагонетки и ставили инструмент между ног; я последовал их примеру. Не прошло и полминуты, как все расселись. Я примостился посередине между перекаченным стероидами детиной с лицом младенца-переростка и щупловатого вида стариком. Самое интересное было то, что у здоровяка в руках было обычное ведро, а дедок сжимал толстый металлический лом, который был выше его на голову, когда тот сидел. Очевидно, трудовые обязанности здесь никак не распределялись, каждый брал в руки то, что ему давали, и делал то, что говорили. Никогда еще я не боролся с таким упорством с собственным любопытством. Глаза чесались, зрачки то и дело хотели соскользнуть в сторону и осмотреть каждого заключенного с ног до головы. Я находился в окружении мертвецов, пускай и безвольных, но это были люди, перешагнувшие за ту самую грань, о которой тысячелетиями рассуждали и спорили люди всего мира.

Механизмы зашипели, поручни с треском опустились вниз, придавив ноги к полу. Я украдкой взглянул под них и увидел, как тонкими прозрачными волнами растекается туман, обволакивает подошвы ботинок, заползает внутрь штанов, собирается в клубы и вываливается за борта. Мой дед лично провел осмотр каждого места и, убедившись, что все зажаты поручнями, сел в голове состава, и мы поехали. Из приближающегося туннеля вырвался и подул в лицо ледяной поток воздуха. Мне показалось, что в нем я уловил запах хвои. Это, конечно, было невозможно, но мне до безумия хотелось верить, что я покидаю тюрьму.

Состав несся невероятно быстро, было ощущение, что мы вот-вот взлетим, от разрезаемого лицом воздуха перехватывало дыхание. За минуту мы преодолевали расстояние в несколько десятков километров – любое метро могло бы позавидовать подобной скорости. Чем ближе мы были к выходу, тем холодней становился воздух. Я заметил, как из носа и рта у меня вырывается пар, это была проблема, ведь, кроме меня, здесь никто не дышал.

Выехав из очередного темного тоннеля на открытую освещенную местность, я заметил на себе взгляд сидящего впереди человека с широким лбом, лысой, как у охранников, головой и лицом, покрытым множеством глубоких вкрапленных шрамов. Он смотрел на меня своими сухими кукольными глазами и, кажется… улыбался?

Поначалу я подумал, что у него лицо такое, но, когда мы снова погрузились во тьму, а через несколько мгновений выехали на свет, я ясно разглядел холодную, самодовольную ухмылку. Он понял, что я не один из них. Я уставился на него, пытаясь понять – замышляет ли он сдать меня, но читать мысли по глазам я, к сожалению, не умел.

Неожиданно в животе и в легких появилось чувство, будто все внутренности поплыли кверху, с каждой секундой это чувство усиливалось. Тоннель уходил под землю. Теперь езда на вагонетках походила на американские горки, дух перехватывало, а в голове возникли шокирующие выводы: «Они углубляют тюрьму, строят вниз».

Кирпичную кладку сменила земля, появились деревянные конструкции, подпирающие своды и укрепляющие стены. На этих огромных брусьях висели керосиновые лампы, от которых света было не намного больше, чем от свечей на торте. Мы погружались в настоящую темную пещеру. Так как за все время ни одной буровой машины на глаза не попадалось, то с полной уверенностью можно было сделать вывод, что кирки, лопаты и ломы в руках моих «коллег» сделали всю эту работу.

«И это в двадцать первом веке», – молча заметил я про себя.

Наконец тоннель выровнялся, и дорога стала прямой. Слева и справа в стенах прорубались новые тоннели, коридоры, формировались новые проемы будущих камер.

«Твою мать, да она бесконечна».

Я заметил сотни заключенных, трудящихся в поте лица (если так можно сказать про тех, кто не потеет). Мне стало дурно, но я не успел предаться меланхолии, так как наша «машина» свернула под резким углом и снова начала подниматься кверху, вжимая мое тело в жесткую металлическую спинку.

Мы вернулись на прежний уровень, где свет отсутствовал полностью, и скоро состав начал сбавлять свой бодрый темп. Издавая противный скрип, колеса рывками цеплялись за рельсы, наверняка раскаляя их докрасна.

Состав остановился, а царившая вокруг тишина быстро поглотила эхо механических звуков. Мы молча сидели в кромешной темноте, пригвожденные поручнями к сиденьям. Казалось, я слышал стук собственного сердца, которое в последнее время гоняло кровь по телу как сумасшедшее. Если бы я не знал, что рядом со мной кто-то есть, то подумал бы, что нахожусь здесь в абсолютном одиночестве. Наконец спереди в потолок ударил луч света, затем он переместился с полотка на пол, потом на стену, а после развернулся и начал падать на лица заключенных, подсвечивая их.

Стоял собачий холод, из-за которого зуб на зуб не попадал. Все тело пробирала дрожь, я старался дышать исключительно ртом, выпуская тонкие струйки воздуха. Но, кажется, это было еще не все; мои щеки – они горели, как зимой на морозе. И если румянец еще не проступил, то скоро наверняка окрасит мои щеки в бледно-розовый цвет.

«Не зря говорят: на болоте ночи холодные, – размышлял я и в то же время думал: – Но не до такой же степени, к тому же мы – дневная бригада, а значит, на улице уже должно было наступить утро».

Послышались глухие тяжелые шаги. Я никак не мог разглядеть, кто идет, лишь слышал, как шуршит земля под его ногами и в стороны разлетаются мелкие камушки, попадающиеся на пути. С каждым новым шагом луч перескакивал с лица на лицо, с вагонетки на вагонетку, быстро сокращая дистанцию до нашей группы. Спустя минуту, может, чуть меньше, шагающий добрался до нас.

Это был охранник с фонарем в руках. Луч сначала подсветил лицо моего соседа, охранник некоторое время заострил на нем внимание, затем резко переключился на меня, ослепив ярким, как фотовспышка, светом. Глаза начало адски резать, я хотел отвернуться или хотя бы моргнуть, но кое-как сдержался. Когда свет перепрыгнул на следующего заключенного, веки автоматически сомкнулись. Перед глазами поплыли пятна, от чего ненадолго разболелась голова. Осмотрев нас троих, охранник направил свет на тех, кто сидел напротив, и тут я увидел, что место, где недавно сидел странный улыбающийся тип, было пустым.