Харлан Кобен - Убегай!

Они прошли мимо знаменитого ресторана «Таверна на лужайке» и, повернув направо, двинулись на юг. Мимо прошествовала колонна школьников в одинаковых желтых футболках – так они более заметны и не потеряются во время экскурсий или походов на природу. Саймон подождал, пока они отойдут подальше, за пределы слышимости.

– Убийство, – сказал он. – Это чудовищно.

На прогулку Ингрид надела длинный легкий плащ.

– Продолжай, – сказала она и сунула руки в карманы.

– Все тело Аарона было обезображено.

– Как это?

– Тебе в самом деле нужны подробности? – спросил он.

– Странно, – сказала Ингрид, сдерживая улыбку.

– Что странно?

– Ведь ты терпеть не можешь насилие даже в кино, – сказала она.

– А ты врач, который при виде крови даже бровью не поведет, – договорил он за нее. – Но может быть, сейчас я это понимаю лучше.

– Что именно?

– То, что сказала мне Эстер, нисколько меня не шокировало. Возможно, потому, что это реальность. Просто реагируешь – и все. Как ты с пациентом в реанимации. Когда это на экране, всегда есть чудесная возможность отвернуться и не смотреть. А в реальной жизни…

Он замолчал.

– Ты не закончил, – сказала Ингрид.

– Это глупо, я понимаю. По данным источников Эстер, убийца перерезал Аарону горло, хотя, по ее словам, это еще мягко сказано. Рана была такая глубокая, что голова почти отделилась от тела. Еще ему отрезали три пальца. И еще отрезали…

– У живого или уже у трупа? – деловито, как настоящий врач, спросила Ингрид.

– Что?

– Я про ампутацию. Он был еще жив, когда ему резали пальцы?

– Не знаю, – сказал Саймон. – А это имеет какое-то значение?

– Может быть.

– Не понимаю.

Ласло остановилась и выполнила ритуал обнюхивания с проходящим мимо колли.

– Если Аарон был живой, когда его резали на куски, – сказала Ингрид, – значит его пытали, чтобы выудить какую-то информацию.

– Что за информацию?

– Не знаю. Но теперь никто уже не сможет найти нашу дочь.

– Ты думаешь…

– Ничего я не думаю, – сказала Ингрид.

Они снова остановились. Их глаза встретились, и на короткое мгновение, несмотря на шагающих мимо людей, несмотря на ужас, в котором они сейчас пребывали, он снова всем существом окунулся в этот взгляд, да и она тоже. Он любил ее. И она его любила. Просто, но то-то и оно, что у тебя это есть. У каждого своя работа, вы растите детей, и в жизни бывает всякое, и победы, и поражения, и ты как бы плывешь по течению, проживая свою жизнь, дни кажутся длинными, а годы мелькают быстро, и время от времени ты вспоминаешь, что надо остановиться и посмотреть на своего партнера, спутника жизни, просто посмотреть на того, кто бок о бок идет с тобой по безлюдной дороге, и ты понимаешь, как много вы значите друг для друга.

– Для полицейских, – сказала Ингрид, – Пейдж просто никчемная наркоманка. Они не станут ее искать, а если станут, то лишь затем, чтобы арестовать как сообщницу или за что-нибудь еще похуже.

Саймон кивнул:

– Значит, все зависит от нас.

– Да. Где убили Аарона?

– У них на квартире, в Мотт-Хейвен.

– Ты знаешь адрес?

Он снова кивнул. Адрес дала ему Эстер.

– Можно начать оттуда, – сказала Ингрид.

Таксист подъехал к двум железобетонным заграждениям, перекрывающим улицу, словно с той стороны шли военные действия.

– Дальше ехать не могу, – сообщил он.

Водителя звали Ахмедом. Он развернулся и хмуро посмотрел на Саймона:

– Вы уверены, что это здесь?

– Да.

Ахмед взглянул на него с подозрением:

– Если ищете, где купить, я знаю местечко безопаснее, чем здесь…

– Все в порядке, спасибо, – сказала Ингрид.

– Я не хотел вас обидеть.

– Все нормально, – сказал Саймон.

– Но вы же… мм… не станете из-за этого плохо оценивать мою работу, да? Только на одну звездочку?

– Чистые пять звездочек, брат, – заверил его Саймон, открывая дверцу машины.

– Мы дали бы шесть, если бы можно было [16] Работа таксистов в Нью-Йорке оценивается по пятибалльной системе. , – добавила Ингрид.

Они выбрались из «тойоты». Саймон был в сером спортивном костюме и кроссовках, Ингрид – в джинсах и свитере. На голове у обоих бейсбольные кепки, у нее спереди написано классическое «Нью-Йорк янкиз» [17] «Нью-Йорк янкиз» – профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе. , у него – логотип гольф-клуба, эту кепку он получил на память на каком-то благотворительном мероприятии. Все прилично, естественно, в глаза не бросается, хотя на самом деле все было совсем не так.

Четырехэтажное ветхое здание без лифта не столько разваливалось, сколько крошилось на стыках между кирпичами, как старое пальто на швах. Пожарная лестница, казалось, при малейшем толчке готова была оторваться и упасть, ржавчины в ней было больше, чем самого металла, так что возникал вопрос, что хуже – сгореть в огне или помереть от столбняка. На тротуаре на кучу черных пластиковых пакетов с мусором был брошен видавший виды матрас, отчего они превратились в бесформенную массу. Парадное крыльцо выглядело так, будто с него постоянно сыпался крошившийся бетон. На двери цвета мокрого асфальта красовалось какое-то витиеватое граффити, исполненное аэрозольной краской. Неподалеку среди высоких стеблей бурьяна валялись отдельные части автомобилей и старые автомобильные покрышки, все это непонятно зачем было огорожено новенькой проволочной сеткой, поверх которой была пущена колючая проволока, будто кому-то может взбрести в голову воровать этот хлам. Строение справа некогда, вероятно, представляло собой роскошный особняк из красновато-коричневого песчаника, окна которого вместо выбитых стекол были заложены фанерой, что придавало ему такой заброшенный вид и вызывало столь острое чувство одиночества и отчаяния, что у Саймона снова болезненно сжалось сердце.

И вот здесь когда-то жила его девочка, его Пейдж.

Саймон взглянул на Ингрид. Она тоже смотрела на это здание широко раскрытыми глазами, и в лице ее выражалось чувство утраты. Она перевела взгляд на крышу особняка и выше: за ним совсем недалеко маячили муниципальные многоэтажки.

– И что теперь? – спросил Саймон.

Ингрид огляделась вокруг.

– Кажется, мы не все как следует продумали, как считаешь? – сказала она.

Она шагнула к двери с граффити, не колеблясь, повернула ручку и с силой толкнула. Дверь со скрипом отворилась. Они вошли в помещение, которое с большой натяжкой можно было бы назвать вестибюлем; запашок здесь стоял еще тот: застарелый и едкий, смесь затхлой плесени и гниения. С потолка свисала на проводе лампочка без плафона мощностью в какие-нибудь жалкие двадцать пять ватт, тускло освещая пространство.

«Вот здесь она и жила, – думал Саймон. – В таком вот месте жила Пейдж».