Бернар Миньер - На краю бездны

Элайджа извлек из кармана еще один сложенный листок и протянул его Джулиусу.

– Что это такое?

– День и час смерти каждой из жертв. Нам нужно твое алиби на каждую из дат. Пока не будет доказательств обратного, все указывает на тебя: ты был знаком со всеми четырьмя, ты добывал им наркотики, ты засек их в Центре…

– И что с того? Это все, что у вас есть? Конечно, я был с ними знаком: мы же работали вместе!

– И со всеми четырьмя ты спал!

– И с ними, и еще с кучей других, я вам уже говорил.

– А я хочу представить тебе ситуацию совсем по-другому, – тихо и спокойно проговорил Элайджа. – Либо ты сотрудничаешь со следствием, либо эта история дойдет до ушей Ронни…

Джулиус сморгнул и отвернулся к иллюминаторам, словно ища ответа там. Его красные глаза теперь вытаращились и пристально смотрели в одну точку.

– Ладно. Я предоставлю вам алиби на каждую из дат. Но вы должны понимать, что некоторые из них достаточно удаленны: прежде чем ответить, мне самому надо провести расследование. А пока я могу сообщить кое-что… Возможно, это сможет вам помочь.

Взгляды обоих полицейских обратились на сына Мина.

– Сэнди Чэн и Керри Лоу… – произнес тот, умело подготавливая эффект.

– Ну, и дальше? – нетерпеливо перебил Элайджа.

– Я дважды видел, как кое-кто следил за ними, когда расходились гости с моих вечеринок… И оба раза это был один и тот же человек .

– Мы его знаем?

– Возможно. Он работает в Центре. Его зовут Игнасио Эскуэр.

«Бостонский китобой», погрузившись кормой в воду, двигался сквозь туман. Ветер с моря хлестал по щекам, и, чтобы слышать друг друга, Элайдже и Чану приходилось кричать.

– Ты знаешь этого парня? – крикнул Старик, уцепившись за леер.

– Игнасио Эскуэр. Тридцать семь лет. Холост. Приехал из Испании два года назад по рабочей визе. Живет на Электрик-роуд в Козуэй-Бэй. Учился на факультете психологии в Мадридском университете, затем окончил две магистратуры в Независимом университете Барселоны: одну по специальности «психология и неврология поведения» и вторую по специальности «психология и когнитивная неврология». После обучения принимал участие в гуманитарных проектах в воюющих странах. А потом его завербовал Мин.

Ветер трепал седые, со стальным отливом, волосы Элайджи. Подняв воротник плаща, он поглядывал на Чаня, как учитель – на способного, но чересчур старательного ученика.

– Надо бы запросить Интерпол, нет ли у них на него чего-нибудь и не было ли у него неприятностей в Испании.

Чань без энтузиазма покачал головой. Интерпол – это куча писанины, административных хлопот и беготни по инстанциям. А в итоге – куча потерянного времени.

– Если б на него что-то было, его задержали бы иммиграционные службы.

– А что с обыском, когда проведем?

Чань пожал плечами:

– Департамент юстиции пока молчит – видимо, запрос где-то застрял.

На углу Мерлин-стрит и Электрик-роуд Чань и Элайджа задрали головы, любуясь сорокаэтажными башнями из стекла и бетона, высившимися вокруг. Жилище Игнасио Эскуэра располагалось чуть дальше, в доме 2806–2848 на Электрик-роуд. В нем было всего двадцать этажей, и выглядел он поскромнее. Полицейские запросили департамент иммиграции. Игнасио Эскуэр приехал в Гонконг по рабочей визе в рамках Tech Tas, Technology Talent Admission Scheme – пилотной программы, позволяющей предприятиям высоких технологий приглашать в Гонконг талантливых иностранных специалистов для работы в исследованиях и разработках в области биотехнологии, анализа данных, робототехники, кибербезопасности и искусственного интеллекта. Иммиграционная политика повсюду одинакова: прежде всего – мозги.

Привратник в холле – старик лет шестидесяти, а может, и восьмидесяти, трудно сказать, настолько морщиниста была его физиономия – выглядел утомленным, хотя ничем особенно важным за своей стойкой не занимался. Несомненно, к его повседневным заботам каждый день прибавлялись несколько часов дороги от Новых территорий и обратно, если только он не ночевал в кьюбикле , крошечной клетушке, размером со стояночное место для автомобиля. Такие клетушки можно было арендовать в окрестностях Шам-Шуй-По за цену неизмеримо меньшую, чем аренда обыкновенной квартиры в Гонконге. Гонконг подарков не делает. И уж особенно старикам, из которых он успел выжать все соки. Привратник изучил фотографию, которую ему поднесли прямо к воспаленным, усталым глазам, и сразу словно проснулся.

– Да, да, он здесь живет, – затараторил он, избегая смотреть на полицейских.

Любая форма власти всегда вызывала у него беспокойство. Он с детства усвоил, что бедные всегда виноваты: в том, что они бедные, в том, что не приносят пользу обществу, даже если работают на износ, в том, что портят пейзаж…

– Что он за человек? – спросил Элайджа.

Старик помедлил. Обычно он не любил говорить о людях плохо. Да и вообще, если много болтать, точно нарвешься на неприятности. Но, в конце концов, речь шла о чужаке, о «белом призраке», то есть о европейце. А он, как и большинство бедняков, чужаков недолюбливал.

– А из тех, что шляются по ночам. И водят к себе шлюх.

– И откуда он их водит? – поинтересовался Элайджа.

Старик уставился в свою стойку.

– А вы как думаете?

Это уже был не просто ответ, это был ответный удар. Он ни за что не решился бы на такую дерзость, но тон пожилого полицейского, его потешный плащ и важный вид раздражали старика.

Чань и Элайджа переглянулись. Куда пойдет иностранец, живущий на Козуэй-Бэй, чтобы снять девчонку? Ясное дело, на Локхарт-роуд… Привратник молча кивнул.

– Спасибо. Ты бы принял душ, – бросил Элайджа. – Воняешь.

Старик съежился в своей униформе и ничего не ответил, все так же пристально глядя на стойку, словно в ней был весь смысл его жизни.

Фуджи-билдинг, Локхарт-роуд. В духоте ночи двадцатидвухэтажное здание ничем не отличалось от соседних. Вход с узкой лестницей терялся в окружении двух бутиков и выглядел скромно, несмотря на две фальшивые колонны в древнегреческом стиле. Чань заметил, что в холле возле лифта толпится целая очередь молодых и не очень молодых мужчин.

Он знал этот район. Фуджи-билдинг – вулкан с постоянно бурлящим кратером, пещера, где кипит неутихающее возбуждение: самый знаменитый бордель Гонконга, куда вливается ненасытный, накаленный поток мужской похоти. Узкие, как на кораблях, коридоры освещены розовыми, голубыми, фиолетовыми и красными лампами, похожими на леденцы. На каждую дверь приклеена этикетка с сердечком, над каждой дверью висит гирлянда. Если гирлянда мигает, это значит, что дама свободна. Кабина лифта, точно так же набитая до отказа мужскими телами и тестостероном, как раздевалка на матче американского футбола, выпустила их на двадцать втором этаже. Они с Элайджей вышли, стараясь не задевать по дороге бледную, снедаемую страстью толпу, которая текла по лабиринтам переходов. Кстати, в ней часто попадались западные туристы: бордель фигурировал в путеводителях.