Ирса Сигурдардоттир - ДНК [litres]

До Карла долетели звуки речи, и он увидел, что губы человека движутся. Карл не пытался различить слова, а сосредоточился на лице пришедшего: ему хотелось понять, кого это вдруг занесло к нему в гости. Его никто не посещал. Никто.

С тех пор как он начал выходить из комы, к нему мало-помалу возвращалась память о множестве вещей, как хороших, так и плохих. По большей части плохих. Тем не менее из всего выделялась одна хорошая новость – когда врач сообщил ему, что с него сняты подозрения в причастности к трем убийствам. После этого Карл ожидал, что количество визитов возрастет, но этого не произошло. Бёркур так еще ни разу и не показался, а родственники матери Карла, видимо, оправдывали свою безучастность исключительно дальним и сомнительным родством с ним.

Бёркуру, скорее всего, было стыдно за свои показания в полиции, так что у Карла, возможно, теперь стало на одного друга меньше – на его единственного друга меньше. О, если б он только пришел! Карл заверил бы его, что ему наплевать на эти дурацкие показания.

Слова посетителя достигли Карла, прежде чем он смог распознать его лицо.

– Ты проснулся? Они здесь сказали мне, что ты иногда приходишь в сознание.

Этот голос был знаком Карлу, даже очень хорошо знаком, но мозгу требовалось очень много времени на обработку информации, и Карлу ничего не оставалось, как только смириться с этим и терпеливо ждать. Насколько он понимал, кровоизлияние поразило бóльшую часть его мозга – этим и объяснялось замедленное мышление. Карл представлял себе это так, что мыслям теперь нужно было преодолевать гораздо большее расстояние, выискивая всякие обходные пути, чтобы добраться до цели.

Врачи говорили, что его состояние должно улучшиться, но реабилитация будет долгой и трудной и вряд ли он когда-либо поправится полностью. Впрочем, это лучше, чем ничего.

– Кажется, у тебя открылся глаз… Ты проснулся?

Артнар! Это был брат Артнар! Карл напряг все силы, пытаясь что-нибудь произнести, но ничего не получилось. Его рот слегка приоткрылся, но дальше не пошло; оттуда не выползло ни звука, хотя он всего-то и хотел сказать: привет . Да, некоторые дни были хуже других.

– Я пришел попрощаться с тобой, Карл.

Артнар уставился в открытый глаз и, казалось, искал в нем какой-нибудь признак того, что Карл его понял. Тот сделал еще одну попытку что-нибудь сказать или хотя бы издать подобие стона, чтобы показать Артнару, что он его слышит, но опять ничего не произошло. Тогда он попытался моргнуть, но посланный мозгом сигнал шел так долго, что Артнар как раз опустил взгляд, когда веко Карла наконец опустилось вниз и снова поднялось.

Такое часто случалось, когда он, проснувшись, пытался таким образом привлечь внимание медсестры, а та отворачивалась или переключала внимание на что-то другое как раз в тот момент, когда ему наконец удавалось моргнуть. Здесь никто не задерживался надолго, все постоянно спешили, и как только их обязанности были выполнены, они бежали в следующую палату, к следующему пациенту.

– Мне пора уезжать, я и так слишком долго здесь задержался. Все время переносил отъезд, но дальше откладывать невозможно.

Артнар был в Исландии? И уже давно? Карлу подумалось, как же ему так не повезло всегда находиться в состоянии забытья, когда Артнар приходил сюда? Или, может, тот попросту никогда не навещал его? Скорее всего, так и есть. С чего бы ему навещать сумасшедшего убийцу? Но ведь уже некоторое время назад выяснилась непричастность Карла ко всему этому… Так почему же он не приходил раньше?

– Но я полечу домой, только чтобы упаковать свои вещи. Я собираюсь переехать назад, в Исландию. В Америке меня теперь ничего не держит, кроме работы, а хорошую работу я могу и здесь найти. Мы с Элисон разводимся.

Артнар опустил взгляд и замолчал. А в голове Карла будто приподнялась туманная завеса. Эта зануда Элисон разводится с Артнаром из-за него, Карла? Не желает знаться с зятем-убийцей? Если так, то почему Артнар не объяснил ей, что все это – лишь недоразумение?

– Я много размышлял о нас с тобой… Может, я мог бы относиться к тебе получше все эти годы? Впрочем, не думаю; просто я такой, какой есть, и ты такой, какой есть. – Он снова сделал паузу и посмотрел на Карла; в его взгляде не промелькнуло ни сожаления, ни тепла. – Дело в том, что я… я не понимаю… я просто не понимаю, почему ты не сказал мне о моей матери. Когда следователь сообщил мне, что они нашли ее имя в твоем компьютере… что ты искал информацию о ней… Я сначала подумал, что ты нашел информацию, но не успел сказать мне из-за того, что тебя арестовали, – а потом увидел дату. Ты знал все и не дал мне знать!

В отличие от всего хорошего, у плохого не было проблем пробраться по мозгу Карла без препятствий и задержек. Горечь, тоска, депрессия – эти болезненные чувства никогда не терялись по дороге. Какая несправедливость! Карл прекрасно помнил о своем решении никогда не рассказывать Артнару о его матери, но он также знал, что нарушил бы этот обет, как только перестал на него злиться. Теперь этот шанс у него был украден. А также и возможность оправдать себя в его глазах: сказать, что он хотел сообщить ему имя в подходящий для этого момент.

– Но, как бы там ни было, мое желание исполнилось: я узнал, кто были мои родители. По крайней мере, кто была моя мать. – Артнар снова замолчал, отвернувшись от Карла; видимо, уставился в окно. – Как и многое другое в жизни, эта информация не оправдала моих ожиданий. – Он горько усмехнулся: – Еще как не оправдала!

Карл вспомнил, что мать Артнара и его дед по материнской линии умерли в один и тот же день – он читал объявление о ее смерти. Что случилось тогда? Они были убиты? Сгорели вместе при пожаре? Совершили совместное самоубийство? Один убил другого, а потом и себя? Такое мышление требовало точности, что было слишком сложно для его бедного искалеченного мозга. Главным моментом здесь было то, что кровожадные убийцы могли водиться в роду Артнара, а не Карла. Если б он был способен улыбаться, его лицо сейчас засияло бы.

– Я просто стараюсь смотреть на это так, что у меня был лишь выбор между знать или не знать. А тот, кто не рискует, не выигрывает. – Артнар втянул воздух сквозь стиснутые зубы. – Я обрел, и я потерял. Я потерял Элисон, потому что она и думать не может о жизни со мной после того, как я рассказал ей свою историю. Американцы более чувствительны к таким вещам, чем мы, исландцы. Ей хочется детей, своих детей, со своим мужем, а не с донором спермы. Когда я предложил это, она сказала, что ей даже думать об этом противно. А по поводу беременности от меня и вынашивания в себе моих детей она использовала еще более сильные эпитеты. Она даже не хочет знать результаты генетического анализа – внезапно перестала доверять науке. Да, в принципе, для нее и неважно, кто окажется моим отцом. В ее глазах весь мой род слишком бракованный, чтобы быть хоть как-то связанной с ним.