Эрик Ластбадер - Возвращение Борна

Но когда Шейх раскрыл перед ними свои планы, от масштаба и смелости которых захватывало дух, Арсенов прозрел и, словно наяву, увидел будущее: его, будто спелый фрукт на ладони, протягивал им Шейх. Озаренный божественным светом прозрения, Арсенов обращался к мертвому по его воле Халиду Мурату, ожидая от него поддержки, но вместо этого снова и снова убеждался в том, что Халид не видел ничего дальше границ своей родины, не понимал, что вернуть ее чеченцам — это, по сути, второстепенная задача. Что касается самого Арсенова, то он ясно понимал: чеченцы должны обрести силу не только для того, чтобы сбросить российское ярмо, но и чтобы занять достойное место в исламском мире, завоевать уважение со стороны других мусульманских стран.

Чеченцы были суннитами и исповедовали суфизм — религиозное учение, главным ритуалом которого являлся зикр. Он состоял из напевных молитв и коллективной ритмичной пляски, участники которой через некоторое время впадали в транс, и тогда Всевышний обращал на них свой взгляд. Сунниты были столь же монолитны, как и приверженцы любой другой религии: они ненавидели, боялись и поносили всякого, кто хоть немного отклонялся от жестких, раз и навсегда установленных канонов. Мистицизм, пророчества и все, что так или иначе подпадало под эту категорию, было — табу. «Да уж, действительно, мышление девятнадцатого века, иначе не скажешь», — с горечью подумал Хасан.

Со дня убийства Халида Мурата, после которого Арсенов стал новым лидером чеченских боевиков, он постоянно находился в состоянии лихорадочного, почти наркотического возбуждения. Он спал тяжелым, не приносившим отдыха сном, наполненным кошмарами, в которых Арсенов пытался найти что-то или кого-то в лабиринте из валунов, но каждый раз терпел неудачу. В результате он стал резок и даже жесток в обращении со своими подчиненными, не принимая никаких оправданий. Одна только Зина была способна успокоить его. Ее волшебные прикосновения выводили его из этого непонятного состояния, превращая в того Хасана, каким он был совсем недавно.

Боль в ране заставила его вернуться к реальности, и он стал смотреть на улицы древнего города, по которым они проезжали. С удушающей завистью Арсенов глядел на людей, идущих по своим делам — без страха, без боязни быть в любой момент разорванными на части взрывом фугаса или российской ракеты. Он ненавидел их — всех и каждого, этих беспечных людишек, которые живут припеваючи, не имея ни малейшего представления о кровавой, отчаянной борьбе за свободу, которую, начиная с 1700 года, изо дня в день ведет его многострадальный народ.

— Что с тобой, мой любимый?

— Нога болит и сидеть надоело, вот и все.

— Я знаю, на самом деле тебя все еще не оставила боль от утраты Халида Мурата, несмотря на то что мы отомстили за него. Тридцать пять русских солдат легли в могилы, заплатив своими жизнями за гибель Мурата.

— Не только Мурата, — сказал Арсенов, — а всех наших людей. В результате предательства мы потеряли семнадцать бойцов.

— Но ты вычислил предателя и застрелил его в присутствии других командиров.

— Я сделал это для того, чтобы они знали, какая участь ожидает любого предателя. Суд был быстрым, кара — жестокой. Это наша судьба, Зина. У нас не хватит слез, чтобы оплакать всех погибших. Взгляни на нас. Потерянные, разобщенные, мы прячемся в горах Кавказа. Более ста пятидесяти тысяч чеченцев живут в собственной стране на положении беженцев!

Арсенов снова пересказывал горькую повесть чеченского народа, но Зина не стала останавливать его. Это был устный учебник истории Чечни, и повторение в данном случае было полезным.

Кулаки Хасана побелели, ногти впились в ладони с такой силой, что прокололи кожу до крови.

— Нам нужно оружие более мощное, нежели «Калашников» или даже взрывчатка С-4.

— Скоро, любовь моя, очень скоро оно у нас будет, — проговорила Зина своим низким, мелодичным голосом. — Шейх доказал, что является нашим преданным другом. Посмотри, какую огромную помощь в прошлом году выделила нам его организация, вспомни, какую пропагандистскую поддержку они оказали нам, мобилизовав для этого западную прессу.

— Но русские продолжают сидеть на нашей шее! — прорычал Арсенов. — Чеченцы по-прежнему гибнут сотнями.

— Шейх пообещал, что с появлением нового оружия все изменится.

— Он обещает нам весь мир. — В глазах Арсенова горела злость. — Но время обещаний прошло. Теперь нам предстоит убедиться в его добросовестности.

Лимузин, отправленный Шейхом за чеченцами, свернул с шоссе на бульвар Калманкрт, и вскоре они оказались на мосту Арпада. По переливающейся в лучах солнца поверхности Дуная плыли тяжелые баржи и ярко раскрашенные прогулочные суденышки. Зина, затаив дыхание, осматривала окрестности. На одном берегу реки возвышалось изумительной красоты здание парламента — с куполом и устремившимися в небо готическими шпилями, посередине зеленел остров Маргит, в густых зарослях которого приютился отель «Великий Дунай», где их ждали мягкие кровати с белоснежными простынями и долгожданный отдых.

Зина, хоть и была закована в броню этнических, идеологических и политических предрассудков, с наслаждением предвкушала восхитительное времяпрепровождение в Будапеште. Несколько дней отдыха в условиях современной европейской роскоши! Получить от жизни хоть пригоршню удовольствия — она не видела в этом отступления от аскетической схемы своего повседневного существования, а скорее — короткую передышку от обычных тягот, лакомство, наподобие тающего под языком бельгийского шоколада — вкусного настолько, что тело испытывает едва ли не оргазм.

Лимузин встал в линию других автомобилей, припаркованных у фасада штаб-квартиры «Гуманистов без границ». Выйдя из машины, Зина приняла из рук шофера большую прямоугольную коробку. На входе охранники в униформе проверили паспорта гостей, сверив их фотографии с базой данных своего компьютера, выдали им ламинированные гостевые беджи и любезно проводили к большому, отделанному стеклом и бронзой лифту.

Спалко принял их в своем кабинете. Солнце уже стояло в зените, превратив величественный Дунай в переливающийся всеми оттенками желтого неторопливо текущий поток жидкого золота. Изумительный вид из окна заворожил их обоих, явившись как бы логичным продолжением того комфорта, которым они наслаждались во время полета и незабываемых минут переезда из аэропорта Ферихедь. От всего этого даже рана Арсенова стала болеть меньше.

После того как обмен любезностями остался позади, они прошли в соседнюю комнату, отделанную ореховыми панелями медового цвета. Стол, застеленный белоснежной накрахмаленной скатертью, блистал изысканной сервировкой и сиял серебром. Меню Спалко составил лично, и состояло оно исключительно из западных блюд. Стейки, лобстер, три различных овощных гарнира — все это должно было понравиться чеченцам. И — никакого картофеля! Спалко знал: Зине и Арсенову по многу дней приходилось сидеть на одной картошке.