Эрик Ластбадер - Возвращение Борна

Лежа в кровати, Хан поочередно прикасался к шрамам на своем теле. Это был своего рода ритуал, с помощью которого он пытался защитить себя. Нет, не от новых телесных ран, которые в любой момент мог нанести ему другой взрослый и сильный человек, а от безымянного ужаса, мурашками бегущего по коже ребенка, когда он оказывается в убийственной ночной черноте. Просыпаясь от подобных кошмаров, дети обычно бегут в спальню родителей, забираются к ним под одеяло и, оказавшись в этом уютном, теплом гнездышке, вскоре засыпают. Но у Хана не было ни родителей, ни кого-либо другого, кто мог бы утешить его. Напротив, он был вынужден изо дня в день вырываться из цепких когтей взрослых подонков, рассматривавших его в качестве либо товара, либо средства удовлетворения своих извращенных сексуальных потребностей. Рабство — вот единственное, что он знал на протяжении многих лет. Он находился в рабстве то у белых, то у желтокожих, с которыми Хана то и дело сводила его несчастная судьба. Он не принадлежал ни к одному из цивилизованных миров, который мог бы вступиться за него, и обидчики безошибочно угадывали это. Он являлся полукровкой, и поэтому его осыпали бранью, проклинали, били, унижали, уничтожали его человеческое достоинство так, чтобы оно больше никогда не смогло возродиться.

И все же он не сломался, сумев перенести все испытания. Цель его повседневного существования заключалась только в одном — выжить. Но на собственном горьком опыте Хан понял: убежать от очередной опасности недостаточно, поскольку те, в рабстве у которых ты находился, непременно найдут тебя, настигнут и жестоко накажут. Подобное случалось с ним дважды, и дважды после этого он оказывался на грани смерти. Именно тогда Хан осознал, что для выживания необходимо нечто большее. Если хочешь остаться в живых, ты должен и сам научиться убивать.

Часы показывали почти пять утра, когда группа захвата из состава спецназа ЦРУ подкрадывалась к мотелю, наблюдение за которым она в течение некоторого времени вела, укрывшись за машинами полицейского кордона на главном шоссе. О появлении в мотеле Джейсона Борна ЦРУ сообщил ночной портье, очнувшись после изрядной дозы таблеток ксанакса и увидевший лицо Борна, смотревшее на него с телеэкрана. Сначала он крепко ущипнул себя за ляжку, решив, что переусердствовал, «катая колеса», а затем снял трубку телефона и набрал номер, указанный на экране.

Командир группы захвата предусмотрительно отдал приказ выключить все фонари, горевшие возле мотеля, чтобы его люди имели возможность приблизиться к зданию в полной темноте. Однако в тот момент, когда спецназовцы начали выдвигаться на исходную позицию, трейлер-рефрижератор, припаркованный у дальнего конца мотеля, включил двигатель и зажег фары, осветив мощными лучами часть притаившейся команды. Главный спецназовец стал ожесточенно размахивать руками, веля незадачливому водителю выключить фары, а затем подбежал к грузовику и приказал бедолаге немедленно убираться ко всем чертям. Шофер, с вытаращенными от страха глазами, сделал то, что от него требовали: выключив фары и поспешно выехав с автомобильной стоянки, он вырулил на главное шоссе и вдавил педаль акселератора в пол.

Командир подал знак своим людям, и бойцы бесшумно направились к комнате Борна. Еще один знак — и двое из них отделились от группы и, обойдя здание с тыла, остановились у окна нужного номера. Выждав двадцать минут, командир отдал своим подчиненным приказ надеть противогазы. После этого двое стоявших у окна выстрелили внутрь комнаты гранатами со слезоточивым газом. Главный рубанул воздух рукой, и бойцы ворвались в комнату, сорвав дверь с петель. Из двух валявшихся на полу гранат с шипением выползали клубы удушливого белого дыма. На экране включенного телевизора, транслировавшего канал Си-эн-эн, застыло лицо человека, которого им было приказано захватить. На заляпанном, вытоптанном ковре валялись остатки поспешной трапезы, постель была разобрана и смята. Однако, кроме самих спецназовцев, в комнате не оказалось ни одной живой души.

Рефрижератор на полном ходу удалялся от мотеля, а в его кузове, доверху уставленном пластиковыми коробками со свежей клубникой, лежал Джейсон Борн. Он удобно устроился в паре метров выше уровня пола, соорудив себе уютное, хотя и несколько холодное гнездышко из коробок, не позволявших ему свалиться на крутых виражах. Проникнув в кузов, он тщательно запер за собой дверь. Все грузовые машины этого класса были оснащены специальными устройствами, позволяющими запирать и отпирать двери как снаружи, так и изнутри, чтобы никто по нелепой случайности не оказался заблокированным в ледяных внутренностях холодильника на колесах.

Включив на несколько секунд свой карманный фонарик, он увидел между рядами проход — достаточно широкий, чтобы по нему сумел пройти взрослый мужчина. В верхней части правой стенки кузова располагалась решетка вентиляционного отверстия, через которую должен был выходить нагревшийся воздух, уступая место холодному, который нагнетался мощным компрессором.

Внезапно рефрижератор начат тормозить, а затем и вовсе остановился. Все чувства Борна обострились до предела. По всей видимости, это был полицейский кордон.

В течение не менее пяти минут царила полная тишина, а затем послышалось грубое лязганье засовов открывающейся двери кузова и раздались голоса:

— Вы подбирали кого-нибудь, кто голосовал на дороге, мистер Гай? — донесся до ушей Борна голос одного из полицейских.

— Нет, сэр, я на дороге вообще никогда и никого не подбираю, — ответил водитель. — А что случилось-то?

— Взгляните на эту фотографию. Вы, случаем, не видели этого человека?

— Не-а!

— А что везете?

— Свежую клубнику, — ответил Гай. — Послушайте, офицеры, имейте совесть! Когда перевозишь такой нежный груз, нельзя расхлебянивать двери! Представляете, какой штраф мне придется заплатить, если клубника, не приведи бог, испортится?

Послышалось чье-то ворчание, потом мощный луч фонаря заплясал по внутренностям рефрижератора.

— Ладно, приятель, закрывай, — буркнул полицейский. Луч фонаря погас, грохнула дверь кузова, и по центральному проходу, отразившись от противоположной стенки, прокатилось гулкое эхо.

Борн подождал, пока грузовик, направляясь по шоссе к стольному городу Вашингтону, наберет скорость, и только затем выбрался из своего клубничного убежища. Мысли в его голове теснили друг друга. Копы наверняка показали Гаю фотографию Дэвида Уэбба, которая уже транслировалась по Си-эн-эн.

Через полчаса равномерный шум гладкого шоссейного покрытия под колесами прекратился. Машина остановилась, и из-за металлических стен кузова стали доноситься обычные для любого города звуки дорожного движения. Пора выбираться наружу!