Алекс Д - Выжившая

– Что? – переспрашивает Оливер, не успевая за ходом моей мысли.

– Одна для тебя. Вторая для Шерри. Тебе же есть в чем признаться, правда, Оли? Если сделаешь это первым, то возможно она вспомнит то, что ты так жаждешь узнать.

– Ты издеваешься, Дилан? – раздражается Оливер. – По-моему мы договорились, что ты напишешь обо всем, что происходило в том чертовом доме до того момента, как он сгорел.

– По-моему ты пришел за книгой, Оли, – разговор пора заканчивать. Он мне надоел. Наскучил. Меня ждут более интересные дела. Я возвращаюсь к столу. – Она была первой, – вспоминаю я, взяв в руки толстый том. Пробежавшись пальцами по старинному переплету, протягиваю книгу Оливеру.

– Что… – он безуспешно пытается рассмотреть в темноте, что написано на обложке.

– Три дня. Ровно три дня у нас ушло, чтобы прочитать том от корки до корки, – я продолжаю ностальгировать, а Оливер снова злится, чувствуя себя полным идиотом.

– Черт, что это, мать твою?

– Даниэль Дэфо. «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо». Коллекционное издание 1888 года.

Я не могу уснуть, ворочаясь с боку на бок и вздрагивая от каждого шороха. Тусклое сияние от ночника разгоняет по углам полумрак, но не успокаивает тревожно колотящееся сердце. Чтобы успокоиться, нужно всего лишь выключить свет, но что-то мешает протянуть руку и дернуть за шнурок под потрескавшимся плафоном. Сложно объяснить, что именно меня пугает. Может, причина в ужасных звуках, раздающихся со всех сторон: дыхании старого дома, его скрипящем шепоте и свистящем зловещем смехе, что будят во мне похороненные страхи, напоминая о том, что хотелось бы навсегда забыть, и о том, что я не могу вспомнить.

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, я думаю о приятном. Об Оливере Кейне и о внезапном, хрупком притяжении, возникшем между нами. Невозможным по ряду причин, но волнующим и желанным, как все запретное. Остается только фантазировать, какими были бы губы Оливера, позволь я ему проводить меня до спальни. Нежными, грубыми? Настойчивыми или острожными? Воображение ведет меня дальше, заставляя ерзать от чувственного голода. Я знаю, прочитала по глазам, что Оливер захотел бы зайти. И он не похож на парня, способного на долгие ухаживания и длительную прелюдию. С его внешностью и положением потребность в усилиях добиться понравившуюся женщину отпадает.

Я решил, что лучше иметь подружек, чем жить с ними.

Уверена их было много. Красивых, ярких, образованных, искушенных. Не таких, как я. Шерил Рэмси для Оливера Кейна – деревенская экзотика, его влечет ко мне любопытство и физическая реакция тела, не более. Но даже понимая всю безнадежность и одноразовость нашей связи, хотелось бы попробовать. Хотя бы раз в жизни сделать что-то для себя, эгоистично и не думая о последствиях, наплевав на гордость и самолюбие. Совершить что-то сумасбродное, импульсивное, отчаянное. Руби бы меня поддержала, если бы могла…

Мне так не хватает ее наглой смелости и твердой уверенности, что любой выбранный путь верный, если его выбрала она. Руби никогда не волновало то, что думают о ней окружающие, она плевала на чужое мнение, жила ярко, с надрывом, торопясь, словно знала, как мало у нее времени. Если Руби чего-то хотела – она это получала. Если бы Руби захотела Оливера Кейна, он бы уже лежал у ее ног и ел с руки.

Свет несколько раз моргает, отвлекая меня от размышлений, и внезапно все до единой мысли выветриваются из головы. Матрас в ногах проминается, словно кто-то садится на край кровати. Вскрикнув, я подтягиваю ноги, вжимаясь спиной в изголовье, и замотавшись до ушей в одеяло, с ужасом смотрю в изножье кровати… и шумно выдыхаю, нервно смеясь над своей пугливостью.

Боже… это кошка. Всего лишь кошка. Серая с голубым отливом, крупная, холеная и вполне симпатичная кошка.

Откуда ты взялась? Дверь заперта, окно тоже. Может забежала, когда я заходила, или еще раньше, и все это время спала под кроватью. Глядя на меня медово-золотистыми глазами и мягко ступая лапками, животное бесшумно и грациозно приближается ко мне. Лоснящаяся пушистая шерстка так и манит запустить в нее пальцы, приласкать, погладить, почесать за ушком, потереться щекой о мягкую мордочку. Маленькая гостья запрыгивает мне на колени, складывает лапки пред собой и, лениво прикрыв глаза, ждет ласки и обожания.

– Ты не по адресу, киса. Я с детства ненавижу кошек.

«Не всем историям суждено быть рассказанным.

Некоторые тайны лучше никогда не раскрывать, спрятать подальше от любопытных глаз, замуровать за стальными дверями и заживо похоронить в кромешной темноте. Стеречь и охранять, словно сокровище, даже если внутри драгоценного черного ларца с секретами копошатся черви.

А если этот червь – ты, то смысл вышесказанного кардинальным образом меняется, правда? Если червь ты, то единственный путь к спасению – просочиться в узкую замочную скважину. А если их три, то какую выбрать?

– Бери ту, что уже, не промахнешься, – смеюсь себе под нос, быстро порхая пальцами по клавиатуре.

Если червь ты, то всякий смысл теряется, ведь у червей нет мозгов, им все равно, где ползать.

Но я не червь.

Я наделен разумом и терпением.

Я знаю, что рано или поздно замки откроются. Нужен только ключ. И рука, не боящаяся повернуть его, толкнуть дверь и выпустить меня».

– Черт, ну и фигня, – тяжело выдыхаю я, откладывая в сторону первую страницу рукописи. – Ты не червь. Ты больной на всю голову, – зевнув, перехожу к следующей. На этот раз пустых страниц не наблюдается, хотя… не уверена, что меня этот факт сильно радует. Несмотря на скептическое отношение к опусу неизвестного автора, меня не покидает скребущее ощущение в области затылка и свинцовое напряжение в мышцах спины. Неприятные симптомы усиливаются, стоит только приступить к работе над рукописью, каждое новое слово дается сложнее предыдущего.

«Ее постепенно покидали силы, а вместе с ними и надежда. Она все больше спала, ничтожно мало ела и не реагировала на мое чтение. Я мог повторять по десять раз один и тот же абзац, она не замечала, потеряв интерес к происходящему вокруг. Взгляд, устремленный в темноту, искусанные в кровь бледные губы. Она угасала, и я понимал, что еще несколько дней, и мне некому будет читать.

– Тебе бывает страшно? – как-то спросила она после многочасового молчания. Я закрыл книгу и с любопытством посмотрел на нее.

– Нет, но знаю, что такое страх. Я много раз видел его на лицах других.

– Ты помнишь? Лица тех, что ушли?

– Они не ушли, – поправляю я.

– Я знаю, что никто не ушел отсюда сам! – закричала, вскакивая на ноги и с бессильной злостью сжимая кулачки. – И никто никогда не уйдет. Я сгнию здесь так же, как все остальные.