Олег Рой - Оправдание невиновных

— Да нет… — медленно, еще сама себе не веря, проговорила Арина. — За это — нет. А в каком смысле — не очень?

Гулявкин поднял правую руку — невысоко, подвигал туда-сюда, тоже с явным затруднением. Притворяется или взаправду? Надо медицинскую экспертизу назначать, автоматически подумала Арина, с рентгеном и так далее, чтоб специалисты определили, действительно ли подвижность плечевого сустава нарушена и насколько. Словно и впрямь составляла запрос на экспертизу. Словно не в колонии с осужденным сидела, а в своем кабинете с подозреваемым.

Может, зря она вообще так за это уцепилась? Ну левша, ну правая рука плохо двигается…

— Подождите немного, ладно? — улыбнулась она как могла дружелюбнее. — Подождете?

— Куда ж я отсюда денусь? — хмыкнул тот.

Ожидавший в коридоре конвойный удивился:

— Уже все? Так быстро?

— Ой, нет, что вы! — она затрясла головой. — Мне просто позвонить нужно. Срочно.

— А! — конвойный шагнул в кабинетик, где оставался Гулявкин, махнув рукой на дверь наискось. — Это вон туда, пожалуйста.

Только бы Плюшкин ответил, мысленно молилась Арина, тыкая в телефонные кнопки, а то все-таки выходные, мало ли…

Но ей и тут повезло — судмедэксперт взял трубку уже после четвертого звонка.

— Семен Семеныч! — завопила Арина. Завопила не потому что связь была плохая, а потому что очень уж обрадовалась. — Помните, я вам недавно протоколы вскрытия приносила?

— По мальчику? — моментально вспомнил тот.

— Да, да, — заторопилась она. — Как вы думаете… нет, я помню, что вы всегда говорите, что вы не ясновидящий, но… Там ведь какая картина, по вашим же словам выходила: мальчика, видимо, ударили, и он, отлетев, стукнулся о какой-то угол. Так?

— Ну… — непонимающе протянул Плюшкин.

— Семен Семеныч, а можно сказать, с какой стороны его ударили? Ну хотя бы в качестве предположения?

— А чего ж предположения, — хмыкнул он. — Там на левой скуле вполне явственная гематомка зафиксирована.

— На левой? — у Арины словно сердце оборвалось. — То есть его слева ударили?

— Ох, Вершина, я тебя прямо люблю, — засмеялся тот. — Ну конечно, слева. Но если ты пытаешься спросить — не левой ли рукой, то ответ будет отрицательный. Ты что? Если ты напротив кого-то стоишь, какая щека визави попадет под твою левую руку?

— Ой. Правая?

— Вот именно.

— То есть мальчика ударил правша?

— На сто процентов не поручусь, но вероятнее всего, — подтвердил эксперт. — Нет, ну, конечно, всякое бывает… — в трубке похмыкали. — Но там же, как я понимаю, не драка, когда всеми руками-ногами машут. Один удар? Причем, как бы это попонятнее… рефлекторный. На уровне инстинкта. Ну вот ты правша, и если ты будешь от чего-то отмахиваться или там пощечину давать, если не задумываясь, что называется, на автомате, то размахнешься именно правой рукой. Рефлексы — великая вещь.

— Ну да, — Арина покивала головой, словно Плюшкин мог ее видеть. — То есть левша маловеротяен?

— Исчезающе маловероятен. А сидит-то по этому делу, насколько я понимаю, левша? Ты в колонию, что ли, поехала?

— Семен Семеныч! Только Пахомову не говорите!

— Вот прямо сейчас позвоню и доложу, — буркнул Плюшкин. — С толком хоть прокатилась? Сидит-то за убийство левша, да?

— Точно. Мало того что левша он, причем ярко выраженный, не амбидекстр какой-нибудь, у него вообще правая рука плохо двигается после давнего перелома. Представляете?

— Вполне представляю. Я этого Скачко, который следствие вел, помню, тот еще фрукт был. Уж на что Баклушину вашему на все, кроме карьеры, плевать, но уж если дело получил, то расследует аккуратно. Перекосить в нужную сторону может, но опять же только ради собственных каких-нибудь гешефтов, а не по глупому недосмотру или от лодырничества. Работать, естественно, старается поменьше, но лентяем его не назовешь. А вот Скачко — тот первостатейный был лоботряс. Вдобавок не так чтоб очень умный. Он у меня как-то требовал, по другому, правда, делу, чтоб я ему орудие убийства реконструировал. Нет, я ему, конечно, длину, ширину и более-менее форму лезвия определил, даже слепочек сделал, говорю — принеси нож, будем сравнивать. А он — нет, вы конкретно скажите, какой нож. Угу, говорю, может, тебе еще и фирму-производителя назвать? А он, представь, заявляет: ну да, вы же эксперт, вот и скажите. А, ладно. Баба с возу… Это я к тому, что Скачко ведь следственный эксперимент не проводил?

— Не проводил, — подтвердила Арина.

— Вот. Иначе сразу видно было бы, кто мог ударить, а кто нет. А он решил, что дело ясное, и поленился. Не удивительно. Ну что, помог я тебе?

— Семен Семеныч! — от нахлынувших чувств Арина даже трубку телефонную поцеловала.

Довольную улыбку удалось стереть с лица только уже на пороге кабинетика, где дожидался Гулявкин.

— Расскажите все как помните, — потребовала она довольно сурово.

Смысла в этом особого не было — рассказывал Гулявкин примерно то же самое, что она уже слышала в записи его допроса: зашла Соня, выпили, Соня заснула на диване…

— …я в углу там отключился, потом Сонькин муж пришел, пнул меня со всего маху, прямо по голове, я и отключился, смерть свою увидел…

— В каком смысле — смерть увидел? — переспросила Арина, удивившись, что туповатый Гулявкин вдруг стал изъясняться столь поэтически.

— Как будто сами не знаете. Старуха страшная, которая за тобой приходит, когда помирать пора. Стоит и смотрит на тебя.

— Старуха? Которая с косой?

— Не помню. Может, и с косой. У меня в голове-то все перевернулось. Вроде пацан заорал, но я не помню, может, раньше, а может, приглючилось, как и смерть. А когда в себя пришел, там уже ваших целая толпа набежала… Да чего вы спрашиваете, вы же мне все равно не верите! — с неожиданной страстью воскликнул он.

— Верю, — неожиданно вырвалось у Арины.

Гулявкин как будто в стену лбом впечатался — глаза остановились, рот приоткрылся…

— Ве… вы… верите? — заикаясь, проблеял он.

— Верю, — твердо повторила она.

Кащеев стоял на крыльце. Точно ждал ее. Или не ее? Или вообще не ждал — вышел воздухом подышать, на погоду полюбоваться? День и вправду выдался красоты сказочной — тот самый воспетый поэтом «мороз и солнце». Наверное, даже угрюмого Кащеева может тронуть прекрасное.

Или он все-таки ждал?

Молча, без всякого выражения на каменно неподвижном лице, отшагнул в сторону, пропуская Арину в сени. И «проходите» не сказал.

Но входить она не стала, даже на крыльцо подниматься не стала. Хозяин на полторы головы выше? Пусть будет выше на две. Главное — глазами с ним не встречаться. Смотреть в сторону.

Иначе заготовленные заранее формулировки моментально вылетят из головы:

— Вы подозревали, что Витя — не ваш сын? Именно поэтому так на Соню злились?