Иван Солнцев - Полет курицы

– Что идет сегодня? – дружелюбно интересуется бармен.

– Неплохо бы чайку. Со льдом, – неуверенно бормочу; я же в кафе; что-то заказать еще?

– Понятное дело, – задумчиво произносит бармен, потом улыбается и смотрит на меня;я его не знаю.

Он наливает в высокий стакан темную жидкость с газом, похожую на колу или виски или джин – я не разбираю точно; в ней что-то плавает, но потом исчезает.

– Выглядит соленым, – замечаю я.

– Вчера привезли из сауны в Финляндии. Высший сорт, – улыбается – даже слишком широко, – бармен; я его точно не знаю; а он меня?

Его неестественная улыбка напрягает меня, и я решаю выйти в туалет. А я выпил или нет? Сейчас пойму. За дверью с изображением белого единорога с полумесяцем над головой я обнаруживаю лестницу, ведущую вверх и выводящую на тротуар, по которому постоянно движутся странные, безликие люди, а на другой стороне…

Что-то смущает меня, что-то не дает покоя, что-то зудит где-то в моем туловище…

Стой! Нет! Держись! Не туда!

Да ну вас…

Вас?!

«ВИШНЕВЫЙ» – огромная светящаяся вывеска. Колоссальных размеров, она восхищает своей полнотой и красочностью, но я не могу понять рекламного посыла и хочу вызвать Женю, чтобы она проверила…

Стой! Ты не сможешь! Ты не тот!

Бр-р-р.

Я делаю шаг и оказываюсь прямо под вывеской, и мне кажется, что она вот-вот упадет на меня, и я делаю еще один длинный шаг внутрь, после чего наблюдаю странную картину. На арене, встроенной прямо в пол огромного зала, двигаются две человекоподобные фигурки – черная и белая. И они дерутся между собой, нанося удар за ударом и отскакивая друг от друга. Вокруг них – шепот, какое-то странное движение других фигурок, отдаленный гул взрывов, которые происходят где-то неподалеку. И над всем этим в языках пламени высится огромное слово « SANCTUM ». Очень стильно. Именно это нужно потребителю. Я уверен. Нужно шоу. Нужно пламя, которое сожжет их мозги, сделает их пустыми куклами, сделает их просто слугами инициатив двух, трех, четырех крупных фигур на арене. Нужна их боль. Они уже не хотят кайфа. Им нужна просто боль – от себя, от их страны, от их мира. Пламя, которое заставит их уважать одних и презирать других.

Я отворачиваюсь, потому что мне становится противно до тошноты, и теперь на меня смотрят огромные, выше моего роста часы. Я стою посреди дороги, ведущей в неизвестном направлении, и арены уже нет, как и стен, и часы отсчитывают 12 секунд, а когда стрелка падает на секундную отметку в тринадцатый раз, я чувствую сильный удар справа. Всем телом.

Уже в следующий миг я вскакиваю с дивана с криком.

С дивана? Как я на нем?.. А, впрочем, плевать.

Одновременно со мной рывком вскакивает Алина. Молча смотрит на меня, но ее взгляд совершенно бесстрастен, без капли удивления. Я протираю лоб влажной ладонью, и тут меня осеняет.

– А что ты тут делаешь?

– Хм, – Алина встает в полный рост на диване, заставляя меня отодвинуться. – А что? Мешаю?

– Нет, но… – я путаюсь в том, что есть, а чего нет.

Алина стоит надо мной, и она совершенно точно не может быть глюком или сном – я вижу детально все черты ее бледного тела – грудь, талию, направленную прямо мне в лицо промежность, смотрящее исподлобья лицо.

– Хорошо, могу уйти, – заявляет она и разворачивается.

Выгнувшись так, чтобы я мог получше разглядеть все, что только можно, на идеально депилированном пространстве ниже пояса, она слезает с дивана и встает рядом.

– Куда ты? – я пытаюсь встать, но мне удивительно тяжело, и выходит не с первого раза. – Я не хочу, чтоб ты уходила.

– Так бывает, – спокойно говорит она. – Все уходят.

Сзади я слышу какой-то шорох, оборачиваюсь, но там ничего, а когда я смотрю в сторону Алины, она уже стоит у открытого окна.

– Эй, милая, отойди-ка, а то простынешь, – предупредительно выставив руку вперед, начинаю подходить к ней.

Она разворачивается ко мне лицом, и я ошарашено дергаюсь, потому что не узнаю ее лица. Спустя секунду, я понимаю, что мне просто что-то показалось, и это точно она, а не кто-то другой. Только она слишком бледная, не загорелая.

– А какая разница? Есть какие-то отличия?

– Что? – не понимаю я.

– Есть я или нет меня? Кому-то есть разница? Кто-то вообще мечтает, думает обо мне?

– Что ты говоришь? Что за чушь? Подойди ко мне, – умоляющим тоном говорю я.

Она улыбается и разводит руки в стороны, вроде как приглашая меня обнять ее.

– Это не больше и не меньше, чем обычно. Так всегда. Тебе плевать на всех. Но это никогда не было только твоим правом.

Сзади я слышу скрип когтей по пластику, и это заставляет меня развернуться и начать искать источник звука, и в дальнем углу моей огромной комнаты я вижу светящиеся глаза, которые наблюдают за мной и Алиной, и когда я делаю рывок в сторону моей девушки, чтобы защитить ее, я понимаю, что ее уже нет, и осталось только закрытое окно.

Закрытое?!

Я щупаю стекло. Стучу по нему пальцами. Оно неподвижно. Чувствую, как слабнут ноги, и падаю рядом с действительно закрытым окном. Мне кажется, что я плачу, но я не уверен. Я не чувствую ни ног, ни рук, ни лица. Только боль где-то в глубине души.

Это не больше и не меньше, чем обычно. Так всегда.

Неужели теперь так будет всегда ?

День шестой

Просыпаюсь. Впрочем, этот термин не совсем подходит. То, что я видел этой ночью, скорее можно было назвать галлюцинациями. Спокойствия сна я так и не получил, и только под утро выбрался из-под окна на диван. Идея смешать весьма солидное количество крепкого алкоголя с транквилизатором была хоть и не обречена на поражение на старте, но довольно рискованна. И в данном случае, риск оказался неоправданным. Я насмотрелся всякого дерьма и совершенно не выспался. Сейчас же я просто освобождаю лицо от липких объятий пропотевшей подушки и обнаруживаю, что в моей комнате, прямо около моего холостяцкого ложа блестит бодрая лысина Таначадо.

– Какого черта ты здесь делаешь? – медленно приподнимаясь над смятым постельным бельем, бормочу я.

– Ты не вовремя спишь, – вздыхает Таначадо.

– Да ну? – язвительно и скривившись выдаю я и встаю, ощущая ломоту во всем теле. – Который час?

– Обрати внимание, – показывает он на дверной проем, ведущий в комнату.

Прямо на пороге комнаты лежит дохлая «собака». Мускулистая, с когтистыми лапами и вытекающей из растопыренной пасти кроваво-красной слизью.

– Твою мать! – вскакиваю с кровати и сжимаю кулаки до боли.

– Не благодари. Ты невнимателен. Этот охотник следил за тобой со вчерашнего вечера. Я же предупреждал об усилении активности.

– Ты говорил – не вылезать наружу. Но они и раньше приходили ко мне домой.