Алиот Каф - Катарсис

Временами я выбирался из дома и ловил взгляды сочувствующих мне людей, отвечал им фальшивыми улыбками и парой рукопожатий. Слова имеют большую силу в наше время, ты к ним прислушиваешься больше всего, когда мир утихает. Каждое воскресенье я молился в церкви, хотя до этого я не произносил имя Бога почти 10 лет. Когда нас с мамой бросил отец, я спрашивал Бога только об одном: Чем мы, прилежная христианская семья, это заслужили? Пришлось выживать вдвоем. Вечерний экстаз перед телевизором прервал звонок в дверь, и, посмотрев в глазок, я увидел мужчин в форме. Открыв дверь, тут же услышал интересную деталь: мой ближайший родственник – это любовник моей матери, который обручился за месяц до ее смерти.

Смешно.

Смешно

Смешно.

Кто он такой? Почему я об этом не знал, но офицеры сказали, что не могут дать больше подробностей. «Джек Миллер. Клининговая Компания». Не та ли это компания, которая убирает место преступлений и отмывает полы от крови? Так я познакомился с неизвестным и интересным Джеком Миллером, который позже окажется той самой язвой во рту, которая не уйдет, пока ты не перестанешь к ней прикасаться.

– Еще! – Кричит под ухо мой отчим.

Я стараюсь не упасть с турника вниз, пока качаю пресс. Я липкий, весь липкий. Следом после офицеров ко мне пожаловал он: в потрепанном, но в хорошем плаще мужчина средних лет. Он облокотился о стену возле моей двери и держал во рту сигарету. "Можно?" – сухо спросил он. Я отошел, дав проход внутрь. Он снял шляпу и кинул ее на диван. Прямо на то место, где отпечатались мои ягодицы. Долго сидел. Войдя в комнату и вместо того, чтобы сказать “Гарри, ты волшебник”, он сказал “Собирай вещи”. Так я и начал жить у моего ближайшего родственника. Деваться мне некуда, платить аренду и счета я уже не мог. Жили мы в уютном на вид таунхаусе с задним двориком, где могла бы расположиться идеальная нуклеарная семья.

Я вытираю пот с моей шеи и жадно пью воду. Джек подходит ко мне и двумя сильнейшими руками хватает меня за плечи, а затем козлом упирается о мою голову, будто готовится бодаться. Но нет, он спрашивает меня: “Кто мы?”, на что я отвечаю: “Мужчины”. Наши голоса становятся громче и агрессивнее, я высвобождаюсь. Таунхаус внутри был совсем не уютным, запах сигарет, холостяцкие обои, которые никто никогда не менял с момента покупки, и не менее холостяцкая кухня, где кроме грязных тарелок, специй и пустых коробок от китайской еды ничего не было. Он бросил сигарету и потушил о деревянный пол. Похоже, что ему было все равно на смерть, он не боялся пожара, потерять свои вещи, потерять свой дом. “Ты там. Я тут. Кухня. Туалет. Сойдет?", спрашивает он, на что я молча киваю. Позвольте немного рассказать о Джеке: сейчас он убирает за трупами, да, у него клининговая компания, в которой только один сотрудник – он сам. Не знаю, как это получилось, но работа видимо интересная: он умывает полы, которые были испачканы кровью, сжигает белье, в котором находился труп ещё день назад и о, самое мерзкое, иногда попадаются “жирдяи”. Трупы, после которых остается не только кровь и остальные жидкости, но еще и жир. На второй год карьеры он перестал надевать перчатки. Южно-Азиатские народы верят, что прикосновения к мертвым приближают дату смерти. Интересно сколько лет отнял у себя Джек? Ковры стирать сложнее всего, но возможно. Вам понадобится аммиак, вода (желательно минеральная, и главное, чтобы не горячая, от нее кровь сворачивается), чистящее средство. Аммиак на тряпку, кровь в воду, чистящее средство на полу-чистый ковер. А еще Джек бывший военный, или, как он просит его называть, – ветеран. Оо, вы не представляете, какие он истории рассказывал о своих приключениях на Ближнем-Востоке. В Таунхаусе кроме нашей было еще 5 квартир, но все они, кроме одной, были пустые. А в пятой жила старушка Китнисс. Та еще кошатница. Ее коты ночью устраивают бойцовский клуб и бордель прямо у нас на чердаке. Не удивлюсь, если они еще и в покер играют. Когда старушка крепко спала, мы просто били шваброй потолок в надежде прогнать пушистых. А что насчет матери: ее я почти отпустил. Уже не боюсь ее призрака. Иногда получается хорошо поспать. По утрам общаюсь с ней. Не знаю, нормально ли это, но пока что жалоб нет. Я начинаю третий круг. От свиста к свисту. Заваливаюсь на беговую дорожку.

– Все мы паразиты. Мелкие существа в огромной вселенной. Увидеть нас можно только под мощной лупой или почувствовать неладное в здоровье. Земля пока держится, – вздыхает.

– Букашки? – Говорю я и футболкой протираю пот.

– Нет! Не путай букашек и паразитов. Паразиты живут за чужой счет, а букашки делают свое дело.

– Делают свое дело.

Так мы и начали с Джеком курс “Стань Мужчиной”. И пока что мне нравится. Бананы.

– Я понимаю, что у вас все сейчас сложно, – послышался голос с другой стороны трубки. – Но школу вам надо посещать. Джек подошел ко мне, уперся грудью об локоть и начал шептать в ухо:

– Скажи им, что тебе все равно, – сказал Джек, откусив пончик. Я перевел трубку на другое ухо.

– Оу, да, извиняюсь, я совсем позабыл. Я застрял в пучине своих мыслей, Мисс!

– Я не верю нынешней системе образования! Пошли вы! Я никому ничего не должен! Скажи ей это!

– Я обязательно приду в школу, как только смогу, спасибо.

Я повесил трубку. А она могла ведь и услышать, знаешь ли.

– Пусть. Слушай, у тебя бессонница? – он в своем халате сидит на стуле и смотрит на меня. Я все так же стою у телефона.

Нет, вроде сплю нормально. В последнее время я не вижу грани между сном и реальностью. Я говорю с мамой, я смеюсь, я сплю, я пью с ней чай. Я банан. Я ягода.

– Просто вчера я услышал шум, спустился, а ты стоишь прямо посреди этой кухни, – он указал на комнату.

Просыпаешься и ты нигде. Ты застреваешь в пучине своих мыслей. Тебе хорошо. И Джек прав: я начал теряться. Я будто не сплю по ночам. Обычно, когда я просыпался, у меня было сильное чувство сходить в туалет. Но сейчас и этого нет. Сплю ли я. Я болезнь бананов. Пятна в них, которые следом как пиявки присосались к моему глазу. Проснувшись, я чувствую себя пятнистым бананом. Я распухаю и из меня течет слизь. Медленно я превращаюсь в улитку, которая всю ночь лежала на шоссе Нью-Йорк – Чикаго, и по ней проезжали кучу машин. Как мертвец я дохожу до кухни, хлебаю кофе и становлюсь человеком. Я свежий банан. Телепатия не работает.

Пока Джек оттирал следы от крови и жира в какой-нибудь старой квартирке, я в свое наказание играл в школьном театре. Думаю, я бы получил Оскар, если бы играл офисного работника второго плана. Спасибо академии. Был я в массовке, стоял там, побежал туда, посидел и ушел домой. Главное, что петь не надо. По перерывам я наблюдал за актером первого плана Робином Тейлером. Вот ведь штука. Испанская мыльная опера. Я хочу Робина, Робин режиссершу, режиссерша его не хочет, а Робин не хочет меня. По субботам у нас были дни, которые мы называли “выходным адом”. Без никакого сценария и замысла нам надо было попробовать импровизировать. Дается одно слово. Моя очередь. Простая арифметика, сказать, уйти. Каждый вышедший не знал меня, а я его.