Алиот Каф - Катарсис

Слово.

Слово.

Эмоция.

Конец.

Не то, чтобы это мне не нравилось, но я тут не по своему желанию, поэтому и нет смысла стараться. Но сегодня все изменилось и формула тоже потеряла смысл. К нам в команду пришла она – лгунья Эмили. Темные волосы спускались ее шее. Моя очередь, моя пара – Эмили. Эмили. Эмили. Если я банан, то она паразит, который живет во мне, и я ее заметил. Убирайся отсюда, зачем ты сюда пришла Эмили, зачем. Я тут отбываю наказание, а ты что тут делаешь! Убирайся! Она ставит свое кофе на пол и медленно залезает на сцену. На нас все смотрят. «Начинай!» – кричит режиссер.

– Спасешь меня, мой принц? – наигранно начинает Эмили. Она собирает свои волосы. На ней странное, черное платье, будто похоронное. Саркастичные шутки только дополняют ее образ.

От кого? От себя самой? Только не это.

– Вы принцесса? – наивно спрашиваю я и шепчу ей в ухо: “Хватит придуриваться, садись! Заканчивай!”

– Самая настоящая! – она крепко берет меня за руку и дает ответ: “Играй, придурок, играй!”. Ее засохшие губы улыбаются. Пьет слишком много кофе. Я тону в ее карих глазах.

– Если ты принцесса, то в чем твоя горечь, твое проклятие или магия? Спящая красавица спит и ждет принца, Белоснежка красиво поет, а что насчет тебя?

– А я совращаю мужчин! – Выкрикивает она и повергает зал в шок. Честно сказать, я и сам удивился.

Она из тех, кто не менял свою прическу месяцами, ходил по улице в солнечных очках и продавал йогурт по цене в два раза выше в младших классах. Эмили. Так мы и начали видеться чаще, чем обычно. Суббота. Адские выходные. Паразит в банане.

Я прокисший банан. Встаю с постели и заправляю ее. Меня разбудили громкие звуки снизу, и я сейчас достаточно смелый, чтобы сказать призракам: «Остановитесь! Хватит болтать! Найдите себе другое место для тусовки, черт возьми!».

Я слышу голоса, которые иногда прерываются ржавыми каплями, которые капают с не менее ржавого крана. Джек и я сто раз пытались остановить воду, но никак. Капля за каплей, несмотря ни на что капало и капало. Мне было хорошо почти месяц, что уже победа. Тренировки приносили плоды. Но сейчас я придерживаюсь правил: не смотреть подолгу в зеркало, резко не оборачиваться, не затыкать мысли в голове: иначе я задохнусь в тишине. Я повсюду вижу глаза, которые окружают меня, когда я один дома. Темные пятна на банане. Они меня окружают. Джек начал появляться дома все реже и реже, а когда мы наконец-таки собираемся вместе дома, то обычно смотрим матч по телевизору и обмениваемся несколькими фразами. Мы были похожи на своего рода типичную американскую семью, где отношения отец-сын сводятся на ноль после восемнадцати. Я надоел Джеку, а Джек надоел мне. Все взаимно. Мои галлюцинации становились все сильнее. Однажды, я открыл дверь в спальню Джека, увидел там призрака и быстро закрыл. Глаза и призраки – не одно и то же. Призраки безобидные, но иногда пугают до чертиков, появляясь в неожиданных местах. Я их вижу, а глаза я только чувствую, они дышат мне в спину, я оборачиваюсь. Пух. И их нет. Становилось мне хорошо только в «бесполезном» актерском кружке. И теперь, мы собираемся сами по воскресным вечерам у меня дома: Джека все равно по долгу не бывает. Чтобы не сойти с ума я повторял свое имя, фамилию, возраст.

Повторение.

Повторение.

Повторение.

Мы ловили кайф от каждой минуты, проведенной в своем роде клубе-анонимных актеров «Катарсис». Каждую минуту мы вели себя так, как не вели бы себя в реальной жизни. Все, что мы видим, все что мы слышим в клубе уходит с нами под землю. С каждой новой встречей мы вели себя раскрепощеннее, голоса становились громче, роли становились более дерзкими. У нас не было сценариев, не было цели. Было только два правила:

Не бояться.

Не проболтаться.

Формально мы еще должны были держать смешки и осуждающие взгляды при себе, но честно говоря никто и не собирался этого здесь делать. Все свои. Все понимают и принимают. Мне становилось лучше. Призраков становилось меньше. Спать я стал больше. Каждое воскресенье людей становилось на одного-двух человек больше. Все они должны были пройти испытание: показать настоящего себя. Сыграть девушку, которую ты хотел трахнуть, блестяще отыграть отчима, которого хотелось пристрелить. Показать свои страхи, посмотреть им в глаза. Вынуть кинжал из камня и воткнуть в могущественного льва. Если ты смог – ты принят в Катарсис. Американские горки, после которых тебе не хочется блевать, а хочется прыгать от счастья, что ты жив. Я перестал замечать Эмили. Все члены Катарсиса отключались с начала до конца вечера. Мы отдавали наши тела новым личностям, новым героям. Мы не использовали своих настоящих имен. Словно древние племена Южной-Америки, которые квадриллион лет назад отдавали свои тела Богам и танцевали на горящих камнях. У нас не было главных. Но де-факто создателями и принимающими были я и Робин. Мы сидели на грязном, потрёпанном троне и наблюдали за всеми. «Всем только нравятся поп-звёзды» – сказал Робин. «Мэрайя Кэри, Мадонна, на крайняк Спэйс Герлз. Видишь этих мужчин? Они говорят, что слушают кантри, рок-н-ролл, настоящую, «мужскую» музыку, все такие необычные. Но все мы знаем, что на самом деле, пока никого нет дома они трясут задом под поп-певичек. Вот ты танцуешь дома под поп-девиц? Даже если скажешь нет, я тебе не поверю. Все любят трясти задом под новые хиты Мадонны. Особенно мужчины с мускулами». И он был прав. Все мы любим танцевать и петь дома под песню номер один дома. Зачем мы только скрываем свой плейлист? В клубе скрывать было нечего. Мы сходили с ума. Представьте, что вы играете в девственницу Бритни Спирс или притворяетесь Мадонной. Почему нет. Вы и есть – Мадонна. Икона поп-музыки, царь горы, Иисус. Встав с дивана-трона, Робин залезал на лестницу, где стоял в своем ярко-оранжевом платье и поправлял парик. Он сам по себе был похож на девушку: красивое лицо с васильково-голубыми глазами, а платье и парик только дополняли образ. Ему и мне было разрешено выходить из роли по пять минут каждый час. Покажите себя. Настоящего себя. Повторял он. Зал повторял за ним. Покажите себя. Настоящего себя. Никто не стеснялся. Зал был полон энергии, запаха пота, духов, синтетики и пыльных платьев, которые в особенности парни любили покупать в секонд-хенде и носить каждую встречу. Сначала они были ковбоями, а девушки капитаншами. Затем они становились теми девушками, которых хотели трахнуть, а девушки становились теми кумирами, которых хотели поцеловать в пупок, они озверевали и откидывали с себя гнет патриархата. Они становились собой. С каждой встречей наши желания находили обличье в физическом мире, и мы не стеснялись их показывать. А я же сначала был тем, у кого не было такого прошлого, как у меня, а затем я стал тем, кто принял свое прошлое. Я забывался. Американские горки, после которых я чувствовал блаженство. Катарсис.