Алиот Каф - Катарсис

Когда-то я чувствовал себя отчужденно. Будто я где-то здесь, а все остальные где-то там. Но сейчас все изменилось. Теперь общество где-то здесь, а я где-то там. Я возненавидел ложь в глазах каждого, потому что я видел чудо. Я центр вселенной. Я познал дзен. Я познал себя. Я познал свои желания. Я познал свои страхи. Я познал просвещение. Думаю, это можно сравнить с дайвером, который вот-вот первым коснется точки Б в Марианской впадине. Общество мне было отвратительным. Пакет сюда, пакет туда. Общество потребления. Общество давайте убьём планету. Общество паразит в банане. Общество отрицание себя. Марианская впадина – моя душа, а все остальные где-то здесь.

Днем я был прилежным учеником, который еле-еле дожидался конца урока и сваливал домой. Катарсис отныне проводится семь дней в неделю. Без выходных. Мы чувствовали себя героями, которые копаются в глубинах души новых участников.

Ты кучка дерьма, которая любит страдать и копаться в себе. Как тебя зовут? Джозеф? Так вот слушай сюда, повторяю, ты кучка дерьма. Ты любишь представлять себя рокером, когда никого нет дома. Засматриваешься на парики, когда прохаживаешься по магазинам. Не так ли? Так надень этот парик и действуй! Будь собой, – ору я ему под ухо. Будьте собой черт возьми! Робин наблюдает за мной с лестницы и покуривает сигарету. Достигните дна Марианской впадины!

А что насчет Эмили? Она никогда не находилась в центре комнаты, как она всегда делала в школе. Она наблюдала за всеми издалека. С крыльца, вне круга, со второго этажа. Она была мертвой внутри. По настоящему спокойной как удав. Но все еще курила. Почти не меняла образ. Но настоящая она воплем выходила в наружу и ей это нравилось. Не то чтобы я за ней наблюдал. Но ее реакция в превращении всегда была сильнее, чем у кого-либо. Она прирождённая актриса. Через месяц создания Катарсиса мы поняли, что играем мы в реальной жизни, а тут – проживаем мелкие кусочки воспоминаний. И на следующее утро снова впадаем в спячку, пока не проснемся вечером у порога полупустого Таунхауса.

Я фениксом возродился, а затем пошел в горшочек, который стоял под моей кроватью. Чертова страховка, но даже сейчас она меня не особо волновала. Меня волновали швы на моем лбу, которые не переставая чесались. Если бы я их выдернул, у меня бы полилась кровь. Меня бы снова все на миг полюбили. Эмили бы волновалась обо мне, и даже спала бы рядом, кормя с бутылочки, как мама ребенка. Не видел ее такой. Только перед смертью мы ничто. Мы сделаем все, чтобы оказаться святыми перед умирающими. Почему мы не любим их так сильно тогда, когда они здоровы? Швы же я получил, когда головой упал об асфальт, после того, как мои легкие наполнились… Никотином и клюквой. У меня была аллергия, о которой я не знал, и знал бы вообще, если бы не это? Робин сел на лавочку и закурил самокрутку, я сел вслед за ним. Я притиснул зубы, мы замолчали. Посмотрели на друг-друга несколько раз. Молчание. Неловкость. Он следом протянул руку с самокруткой. Я сначала посмотрел на его карие глаза, затем на улыбку которая так и говорит: «Слабо?», а затем на сигарету. Яд. Он заполняет твои легкие и сокращает твою жизнь на четыре минуты. Минус четыре, если один раз.

Минус восемь, если два.

Минус шестнадцать если четыре.

Банан это фрукт.

Так мы и поняли, что не хотим прожить жизнь зря. Робин сидел рядом с горшком, держа меня за руку и молил о прощении. Его слезы капали на мои пальцы. Я ощущал его, я ощущал его горечь, его паразитов в банане. Но я закрыл глаза и думал только о том, что было. Я умер. Мгновенно. И даже ничего не почувствовал. Меня просто не стало на час с лишним. Но мир двигался.

Машины так же ездили.

Люди ходили по своим делам.

Киты выбрасывались на сушу.

Джек отмывал ковер от крови.

Эмили покупала очередной дешевый кофе.

Я понял, что я еще не поженился, не завел ретривера по имени Роджер, ни разу не подстриг газон и не забирал сына со школы. Впервые за долгое время я заплакал. Приблизившись к Иисусу я попросил о прощении и… Вернулся на землю. Точнее, в бесплатную больницу, где обычно лечились безработные люди. Мне прописали ненужные мне таблетки, из которых маркером я выделил только антидепрессанты.

Так мы с Робином и создали Катарсис. Нам хотелось побыть китом на суше и орлом в воде. Полетать возле рифов и позагорать на пляже. И при этом, нам было бы комфортно. Мы были бы живые. Живее некуда. Это попытка ухватится за настоящее. Это попытка сказать нет маскам. Это попытка сказать нет лицемерности. Это попытка стать настоящими.

Собой.

Хотя бы несколько часов в день.

Катарсис. Американские горки. Будто пятна в банане. Бум.

В пачке мармеладов все поровну: 50% сладких мишек и 50% кислых. Как бы ты не старался избегать кислые, рано или поздно тебе надо будет их съесть. Этой кислой мармеладкой была Эмили, а сладкой Катарсис. Ей нельзя запретить там появляться. Мои чувства к ней – неоднозначные. Будто несколько чувств врезаются об друг-друга и образуют аварию. Такое чувство, что она пеплом встала посреди моей груди и тушит сигарету об мое сердце. Закрывая глаза я вижу ее во сне: Она бродит по крыльцу моего дома в сером плаще, безэмоциональное лицо и руки в кармане. Остановившись она оборачивается, вглядывается в меня и с улыбкой произносит: "Я паразит в банане". Ты не можешь ощутить смерть смотря фильм или читая книгу, ты можешь ощутить ее только в реальной жизни или… Во сне. Да-да. Во сне. Возможно я сплю, возможно я всегда спал? Или возможно Эмили спит и я ей кажусь смертью? Паразитом в банане? Но ее несколько дней не было в школе, мармеладка ушла в запой? Ни на утренней молитве, ни на химии, где она обычно что-то чудила. Ее не было ни в Катарсисе и в старом Сэконде, где она подрабатывала после школы. Ни то чтобы я за ней следил, но я словно охотничья собака шел по ее запаху. Запаху Эмили. Пропахшая сыростью одежда вперемешку с ароматом тонких сигар "Сноувинг". Я будто бы знал все эти места и бывал в них больше чем раз. Посмотри в глаза Эмили, затем на звезды, затем на Эмили. Не забудь помыть руки, покрутиться вокруг солнца и раздеться. Я периодически оглядываюсь, когда ищу ее. Она будто бы наблюдает за мной, делает это специально. Следит за мной, суживая глаза, затягивая сигарету за сигаретой, с мыслями: «Этот сукин сын меня что, найти решил?». Эти чувства сменились письмами из налоговой, а затем просроченными счетами и пустым холодильником. Дом наполнялся жизнью только вечером. Джек исчез после недели исчезновения Эмили. Они будто сговорились. В Клининговой Компании, где только один сотрудник – Джек (так говорил Джек), ответили, что его нет в базе. Чертов пес шел в бизнес. Уволился? Взял деньги с банка и решил меня оставить одного? Катарсис внезапно для меня превратился в прятки, когда я теряя голову мчусь среди незнакомых мне людей в пустоту, на крыльцо, где обычно ходила она: худощавая, бледная девушка с карими глазами, которая из темноты наблюдала за нами, одевшись в лучшее ее платье в горошек. Я стою на месте Робин и не могу сказать ни слова, кроме как: «Он исчез. Я не знаю куда. Но он исчез. Катарсис продолжается без него. Катарсис должен жить». Ни призраков, ни друзей.