Линкольн Чайлд - Стихи для мертвецов [litres]

Моберли дрожащими руками медленно стащил с лица маску, потом халат, уронил их в корзину и поплелся к дверям. Дверь за ним закрылась с пневматическим шипением. Два ассистента стояли неподвижно, раскрыв рот. Никто не произнес ни слова.

Наконец Колдмун, все еще ошеломленный неожиданным поворотом фортуны Моберли, проговорил:

– Не могу поверить, как быстро вы его уничтожили. Я в том смысле, что он даже слова сказать не мог.

– Когда взрывают атомную бомбу, – сказал Пендергаст, – тени, оставшиеся на стене, редко способны протестовать. – Он обратился к доктору Фоше, которая тоже выглядела потрясенной: – Сожалею, что нарушил вашу работу так драматично. Пожалуйста, продолжайте.

Фоше набрала полные легкие воздуха, потом, не говоря ни слова, взяла инструменты и начала работать.

Тело Элизы Бакстер сохранилось гораздо лучше, чем тело Агаты Флейли, а потому аутопсия была гораздо более сносной. Колдмун вынес ее со своим обычным стоицизмом, радуясь тому, что с утра у него во рту не было ничего, кроме его любимого кофе. Фоше продолжала с исключительной осторожностью, непрерывно сопровождая свои действия комментариями на видеокамеру. Пендергаст, со своей стороны, хранил молчание. В десять часов Фоше все еще продолжала работу, она медленно рассекала тело, удаляла органы, помещала их в контейнеры. Никаких сюрпризов не случилось. Тело Бакстер, как и тело Флейли, имело все признаки самоубийства.

До одиннадцати оставались считаные минуты, когда у Колдмуна в кармане завибрировал сотовый телефон. Он вытащил его так быстро, что из кармана на пол высыпались монетки. Звонил Пикетт. Фоше предупреждала их не отвечать на звонки в ее присутствии, поэтому Колдмун выскочил в тамбур.

– Да?

– Я звонил Пендергасту, – сказал Пикетт. – Он не отвечает. Только что старший патологоанатом Моберли сообщил мне, что Пендергаст, вопреки моим указаниям, эксгумировал тело. Я хочу поговорить с вами обоими. Немедленно.

– Пендергаст все еще наблюдает за аутопсией.

– Колдмун, вы слышали, что я сказал?

– Я пойду за ним.

– Уж будьте добры.

– Ждите.

Колдмун проскользнул в секционную. Фоше уже приближалась к концу, работала над головой и плечами, а Пендергаст внимательно наблюдал. Колдмун подал ему знак, и тот, нахмурившись, подошел.

– Пикетт на телефоне. Он хочет поговорить с нами.

Судя по виду Пендергаста, он почти готов был отказаться от разговора, но все же кивнул. Они вышли из секционной, и Пендергаст протянул напарнику мелочь, минуту назад выпавшую у того из кармана на пол.

– Ваши тридцать сребреников, – сказал он.

Колдмун ничего не ответил на это. Он перевел смартфон в режим громкой связи.

– Агент Пендергаст? – раздался голос Пикетта. – Вы меня слышите?

– Да.

– Агент Колдмун?

– Да, на связи.

– Хорошо. Потому что выслушать должны вы оба. Специальный агент Пендергаст, насколько я понимаю, вы санкционировали эксгумацию останков Бакстер, получили судебный ордер и в настоящий момент проводите аутопсию.

– Верно.

– Таким образом, вместо того, чтобы вести следствие в таком важном направлении, как убийство этой девицы по вызову, которое, как я понял, произошло прямо под окнами вашего отеля на другой стороне улицы, вы, в нарушение моего приказа, предприняли аутопсию. В нарушение моего прямого приказа.

– Да.

Пауза.

– Мне только что звонил адвокат семьи Бакстер. Вы предприняли эксгумацию, несмотря на их возражения. Они собираются подавать в суд.

– Прискорбно.

– И это все, что вы можете сказать? «Прискорбно»?

– Поскольку это дело федеральных правоохранительных органов, разрешения родственников не требовалось.

– Я знаю. Но мы живем в реальном мире, и такого рода судебный иск выглядит некрасиво. Итак, выявило ли вскрытие какие-либо важные новые улики?

В его голосе слышалась изрядная доля сарказма.

Никто не ответил.

– Агент Колдмун?

– Нет, сэр, не выявило.

– Вскрытие завершено?

– Подходит к концу.

– Понятно. Агент Пендергаст, я несколько раз говорил вам, что это будет бесполезной тратой времени, тем не менее вы нарушили мой приказ. Ваше неподчинение привело лишь к тому, что мы имеем судебный иск и проблемы в области пиара.

– Мне жаль это слышать, – ответил Пендергаст.

– Мне тоже. Потому что, как вы, конечно, понимаете, подобное поведение со стороны федерального агента недопустимо. Вам известно, что неподчинение в ФБР является одним из серьезных служебных нарушений. Я снимаю вас с дела. Я уже привел в действие формальный механизм отстранения. Новым ведущим агентом становится Колдмун, ему в подчинение передаются три младших агента, два из Майами, один из Нью-Йорка. Как выясняется, у нас есть вакансия в офисе ФБР в Солт-Лейк-Сити.

Молчание.

– Позвольте мне подчеркнуть, что это не понижение в должности и не наказание. Это даже не вопрос для рассмотрения службой внутренней безопасности. Офис в Солт-Лейк-Сити контролирует территорию штатов Юта, Айдахо и Монтана. Ваша зона ответственности будет не менее широкой, чем здесь.

Пикетт сделал паузу. Молчание продолжалось.

– Суть в том, агент Пендергаст, что ваше представление об этике противоречит моему. Я просто не могу руководить офисом, в котором работает фрилансер вроде вас и делает все, что взбредет ему в голову, наплевав на иерархию. Вы меня понимаете?

– Понимаю.

– Вы можете сказать что-нибудь в свою защиту?

– Нет.

– Агент Колдмун, если у вас есть какие-то соображения в связи с тем, что вы сейчас услышали, изложите их.

Колдмуна удивила мягкая уступчивость Пендергаста. Если она и в самом деле была такой мягкой, то как объяснить язвительное замечание минутной давности о тридцати сребрениках? Но, слушая торжествующий голос Пикетта, Колдмун еще больше удивился тому, что с ним самим происходило что-то непонятное. Он начинал злиться: на себя – за то, что позволил собой манипулировать и оказался в такой ситуации; на Пендергаста – за его скрытный характер и неординарные методы; но более всего на Пикетта – за то, что вынудил его нарушить один из самых священных кодексов ФБР – кодекс преданности напарнику. Это было неправильно. Как бы на него ни давили, он не должен был соглашаться на игру Пикетта, и винить в своем согласии он мог только себя. Но для начала Пикетт не должен был ставить его в такое положение.

– У меня есть одно соображение, – заговорил Колдмун.

– Я слушаю.

– Это соображение состоит в том, что я на сто процентов поддерживаю моего напарника. Если вы отстраняете его от дела, отстраняйте и меня.

– Что? Вы с ума сошли?

– По-моему, то, что я сейчас сказал, вполне понятно и логично.

– Что ж, я буду… – Пикетт замолчал, но через несколько мгновений снова раздался его резкий голос: – На протяжении всего следствия вы были не согласны с методами его ведения Пендергастом. Вы говорили, что он тратит ваше время, отвлекаясь на не имеющие отношения к делу побочные вопросы. Вы попусту потратили время на полеты в Мэн и Итаку, а теперь попусту тратите его на эту бесполезную аутопсию. И в то же время вы выступаете в его защиту, исходя из ложно понятого чувства преданности. Что ж, если вы этого хотите, я переведу в Солт-Лейк-Сити вас обоих. Дело чрезвычайно важное, и мне не составит труда найти высококлассных агентов, чтобы они довели его до конца. Вы этого хотите?