Майкл Корита - Те, кто желает мне смерти [litres]

– Нельзя, пока мы не услышим ее команду! – все кричал он. – Пока она не даст команду!

Ей хотелось выкрикнуть в ответ, что они никогда не услышат ее голос, поскольку Ханна давно мертва, а скоро умрут и они тоже, если он не даст ей скинуть укрытие. Он продолжал бороться с ней, а потом, когда она уже окончательно уверилась, что больше не выдержит, вдруг замер.

– Это она. Это Ханна. Давайте, открывайте.

Эллисон не слышала ничего, кроме шума огня, но не собиралась спорить по этому поводу, ей просто надо было выбраться из этого укрытия, так что она с облегчением раздернула по сторонам подоткнутые под них края, и они выпали в мир, полный дыма.

Они были живы.

Пожар прошел. Там, где он промчался над ними, теперь расстилалась лишь черно-серая безжизненная плоскость. В расщелинах по бокам от них еще догорали последние оранжевые язычки пламени, но здесь, на склоне, остался лишь дотлевающий кое-где пепел.

Там их часом позже и нашли пожарные – после того, как заметили с вертолета. Считая их самих, всего выживших трое, сообщили они ей.

– Трое?

– Вас двое, и еще один мужчина на вершине. Он подал сигнал вертолету, иначе мы вас еще долго искали бы в таком дыму.

– Итан, – уверенно сказала Эллисон.

– Я не знаю, как его зовут.

Но она знала.

– Вам повезло, – заметил пожарный. – Вам чертовски повезло. Трое остались в живых, но у нас еще четыре трупа.

– Нет, – вмешался Джейс. – Нет, четверо – четверо остались в живых! Если там наверху Итан, то всего нас четверо.

Пожарному не хотелось ему отвечать, и тогда Джейс принялся на него кричать, уверяя, что должно быть четверо, он знает, что их четверо, потому что он слышал ее, потому что она окликнула его, сказала, что все чисто, и тогда Эллисон опять обняла его и не отпускала, пока они не выбрались из гор.

Тела поведали свои истории, которые никогда не обеспечили бы свидетели – хотя те, кому эти тела принадлежали, заявились в горы как раз для того, чтобы устранить свидетелей. В больнице, в тумане от боли и большой кровопотери Итан постоянно твердил всем, кто был готов его слушать, что братья – не американцы, что он понял это, когда один из них неправильно «прочитал» ветер. Никто не обращал на эти слова особого внимания. Итан тогда вообще много чего говорил.

Образцы ДНК связали братьев с именами, которые все уже давно забыли и от которых давно отказались даже они сами: Томас и Майкл Бёрджесс.

Они оказались австралийцами. Братья привыкли к другим небесам, это верно, хотя с тех пор, как они орудовали под ними, прошло уже порядком времени.

Томас, он же Джек, старший брат, был известной фигурой в преступном мире Сиднея – пока на пороге двадцать первого века не отправился в Америку, чтобы кого-то убить. Здесь ему так понравилось, что он остался в стране, успешно разделавшись со своей жертвой. Его брат, которого выперли из австралийских вооруженных сил за порочащее поведение, присоединился к нему чуть позже – сначала в Бостоне, потом в Нью-Йорке, а потом в Чикаго. За эти годы они сменили множество имен, но в итоге по неизвестным причинам остановились на фамилии Блэкуэлл. Джек и Патрик – это имена, которые они дали себе в далеком детстве, пройдя через множество детских домов и приютов после того, как убили их отца. Того застрелили через лобовое стекло собственного автомобиля из полуавтоматической винтовки, когда Джеку было девять, а Патрику шесть. Они наблюдали, как все это происходило, стоя на крыльце собственного дома.

Их сестра воссоединилась с ними в Америке десять лет спустя. Она пыталась – без всякого успеха – вступить в ряды государственных судебных приставов, занять должность, которая представляла для братьев очень большую ценность, учитывая направление их деятельности. У них уже был прикормленный судебный пристав, некий Темпл, но тот куда-то пропал, и требовалось срочно найти ему замену. Заменить его на Джейми не вышло, но той все-таки удалось закрепиться в кругах исполнительной защиты в качестве частного консультанта – на работе, которая частенько приводила ее во всякие интересные места, в том числе и в Монтану, где она якобы обучалась искусству выживания под началом Итана Сербина, а на самом деле втихую прикрывала свидетеля, который впоследствии бесследно исчез – поговаривали о заказном убийстве, которое обошлось в кругленькую сумму.

В Чикаго братья познакомились с сержантом полиции по имени Йен О’Нил, которому тоже требовалось, чтобы кое-кто из свидетелей бесследно исчез. В данный момент и сам О’Нил фигурировал в полицейских досье в качестве жертвы нераскрытого убийства.

Братья Бёрджесс расстались с жизнью на склонах Репаблик-пик, как братья Блэкуэлл, Джек и Патрик, и попытки привязать их ДНК к местам совершения нераскрытых убийств мало-помалу стали приносить плоды – началось это еще летом и продолжалось осенью, зимой и весь последующий год.

«Ритц» все еще не обрел окончательный вид, хотя вроде было давно пора. Заново отстраивая главный дом, Итан с Эллисон поселились в бараке, в котором летом жили ребята. Изначально Итан опасался, что он окажется домом лишь для страшных воспоминаний, и подумывал, не стоит ли переехать в какое-нибудь совершенно другое место. Эллисон его от этого отговорила.

Телесные раны к концу лета практически зажили, и осенью, когда туристы разъехались по домам, первые снегопады пощекотали горные склоны, а на дверях наблюдательных пожарных вышек повисли замки́, они уже дружно работали, отпиливая доски и вгоняя гвозди. Оба пока чувствовали себя не лучшим образом, и дело продвигалось не так легко, как некогда, но бывали дни, когда это занятие доставляло им даже большее удовольствие, чем прежде. Они продвинулись, насколько могли, пока зима не вынудила свернуть работы, а потом, с наступлением весны, возобновили их и к тому моменту уже поняли то, что были не способны озвучить сразу. Дом надо восстанавливать, а обоим надо этим заниматься, потому что это занятие – тоже исцеление. Либо так, либо бегство. Они восстанавливали все порушенное без исключения. Оба регулярно посещали врачей (Эллисон – специалистов по ожогам и пластических хирургов, Итан – физиотерапевтов), и даже их слова, их прикосновения не просто исцеляли, но и во многом отстраивали заново. Едва ли не все было порушено, но отнюдь не без возможности восстановления. Так что когда они занимались ремонтом, дом стал одной из частей этого восстановления – а потом и вовсе центральной частью, когда посещения врачей понемногу сошли на нет, – и им стало проще подобрать слова, обращаясь друг к другу, а взаимные прикосновения опять становились знакомыми и не несли в себе налет безнадежности и отчаяния.