Люси Фоли - Охотничий Дом

Этот тип не вызвал у меня ни малейшего сочувствия. Разве можно, думала я, быть таким гребаным идиотом? Это казалось мне очевидным.

Но, как оказалось, мой муж был именно таким гребаным идиотом.

– Где были твои мозги, Джулиен? – закричала я. – Ты как картежник, который вечно ждет новой комбинации.

– Прости, Мэнди, я не знаю, что… – И вдруг его лицо изменилось, стало жестким. Он больше не оправдывался, не ныл и не жаловался. – Тебе легко говорить, Миранда. Но ты, похоже, забыла, сколько стоит твоя сладкая жизнь. Сколько стоят наши путешествия – Тулум, Мальдивы, Санкт-Антон. Между прочим, все это не даром. Ты половину своего времени проводишь, листая проспекты о поездках, за которые надо заплатить больше, чем некоторые зарабатывают за год. А все эти посылки от Net-a-Porter каждый сезон или ежемесячные пятьсот фунтов твоему сраному диетологу? Да, я много зарабатываю. Но у нас почти нет сбережений. А теперь ты постоянно твердишь о том, что надо завести детей, – а знаешь ли ты, сколько сейчас стоят частные школы? Ведь дети Миранды Адамс, конечно, не могут ходить в бесплатную школу, как я. А университет? Ты в курсе, что они снова подняли цены? Работает ведь только один из нас…

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Моя работа не так надежна, как ты думаешь, Миранда. Финансовый кризис был не так уж давно. А тогда мы едва не оказались в полной заднице.

Я ушам своим не верила.

– Ты не имел права вмешивать в это меня, Джулиен. Это твои проблемы.

Наверное, мне давно уже следовало заметить. Потому что так было всегда. Джулиен не из богатой и дружной семьи. Его растила мать-одиночка. Можно только представить, чего ей стоило отправить его в университет. Хотя по его поведению там об этом нельзя было догадаться. Он стыдится того, что всегда был… нет, не бедным, просто небогатым. Он боится выглядеть плохо одетым, некрасивым – в его понимании, именно это и есть бедность. Ему как будто постоянно чего-то не хватает. Если бы случилось не это, то что-то еще. Завел бы связь на стороне или стал бы игроком. Возможно, мне стоило даже порадоваться, что произошло именно это, а не что-то похуже.

Стояла темная ночь. Его любимое время. Это место полностью принадлежало ему – наконец-то. Или, по крайней мере, он так думал, пока не наткнулся на этого придурка, того, что спрашивал про вай-фай, – смазливая рожа, так и хочется врезать. Джулиен. Когда по нему скользнул луч фонаря, Джулиен шагал по тропинке от Охотничьего Дома к коттеджу, где они поселились с женой. Но жуткий шум прекратился уже час назад, и все окна давно погасли.

Мужик замер от удивления, когда его поймал луч. Он был похож на зверя, на оленя из стада, освещенного фарами «лэндровера». На лице отразилась лихорадочная работа мысли, словно он соображал, должен ли объяснять, что делает у озера так поздно. Но в результате лишь поморщился, кивнул и, не оборачиваясь, двинулся дальше. А ведь до этого он выглядел таким виноватым. Сгорбленные плечи, странная неловкая походка человека, которого что-то терзает. Даг готов был поклясться, что мужик не ожидал никого встретить. И чем бы он ни занимался, его застигли врасплох.

Хоть какая-то компенсация за разрушенный покой. Даг улыбнулся.

Он взял с собой собак. Гриффин – красавица-ретривер, короткошерстная, с мягкими, бархатными губами. А Волли – австралийская овчарка, тоже красотка, но со слегка странной мордой – один глаз карий, другой голубой, а окрас мраморный, будто чернила расплылись по воде. Обе собаки души в нем не чаяли, им не было дела до его угрюмости, которая отпугивала людей.

Вечером собаки вели себя чуть возбужденно. Наверное, потому, что в воздухе витало предвестие снега – необычный, чуть металлический свежий запах. Прогноз ничего не обещал, но в таких местах, как это, учишься больше доверять глазам и запахам, а не науке.

Завтра придется обойти этих тупых туристов, предупредить. Похоже, снегопад ожидается нешуточный. Если им нужно что-то из продуктов на ближайшие пару дней, пусть скажут сегодня. Навалит снега по-настоящему – и проехать будет невозможно даже на «лэндровере». Никто не сможет добраться сюда. Или выбраться отсюда.

Он поднял ветку с тропинки и швырнул. Та исчезла где-то в темноте. Собаки сорвались с места. Еще не так давно они были одинаково проворные, но Гриффин постепенно стареет и уже не столь быстрая, как прежде. Волли вырвалась вперед и получила приз – судя по яростному мотанию хвоста.

В такие часы Дагу даже дышалось легче.

Внезапно Волли бросила палку и завыла.

– Что такое, девочка? Что там такое?

Гриффин тоже что-то учуяла. Обе уже бежали, опустив морды к земле. Наверное, кролик или лиса. А то и олень. Хотя олени не часто выходят к озеру.

Тут и Даг услышал шум, потрескивание, шорохи – словно крупное животное осторожно пробиралось через подлесок.

– Кто здесь?

Раздался громкий треск. Зверь – или человек – ломился прочь.

Собаки устремились на звук. Даг позвал их – раз, другой. Собаки неохотно, но вернулись. Если это снова кто-нибудь из гостей, собаки напугают идиота до смерти.

Даг направил луч фонаря на землю, пошарил им вокруг – и в ярде от себя увидел четкий след ноги. Один-единственный. Отпечаток был крупный. Даг осторожно поставил в него свой ботинок. Размер почти тот же. Конечно, это мог быть кто-нибудь из гостей, но странно, что человек решился отойти от домов так далеко. Он слышал, как они спускались к берегу перед ужином, но чтобы углубиться на такое расстояние, да еще почти в полной темноте… И у оставившего след ботинка отличная рифленая подошва. А эти лондонские хлыщи все как один в обувке, которую они считают в самый раз для загородных приключений, – в «дюбарри» и «тимберлендах».

Значит, исланды? У них-то годная обувь. Но остается вопрос: зачем кому-то из гостей убегать, услышав его оклик?

Даг едва ли не каждую ночь в это время выбирался проверить, все ли в порядке. Однако не все свои ночные вылазки он помнил.

Однажды, проснувшись, он обнаружил, что лежит на мокром вереске у противоположного от домов берега, рядом с бывшим лагерем скаутов. Стояла глубокая ночь, но, к счастью, светила луна, и он сумел сообразить, где находится. Он не помнил, как попал сюда, но ноги ныли так, будто долго бежал. Руки горели. Уже в коттедже он обнаружил, что ладони все в ссадинах.

Он так и не смог вспомнить, что с ним произошло. Однажды в детстве ему делали общий наркоз. Словно черный занавес упал, свет выключили, время исчезло. Вот и в этот раз большой кусок времени выпал, вместо него зияла пустота. Он мог находиться где угодно. Делать что угодно.

Такое с ним приключалось и в городе, только там было хуже. Он обнаруживал себя в незнакомой части города, брел по неведомым улицам, лежал на детской площадке или, спотыкаясь, ковылял по шпалам железки. Этому имелось название, звучащее как название музыкального произведения, – фуга. Красивое слово для такой гнуси. По словам психиатра, эти провалы в памяти – следствие травмы. Они являются симптомом, а не расстройством как таковым. И главное для него – начать говорить о том, что с ним случилось. Это понятно? Потому что это состояние – даже если оно пока и не причинило большого вреда, не считая ночной неразберихи, – однажды может закончиться плохо. Для него самого. Для других людей. В конце концов, уже ведь произошел один инцидент. Собственно, из-за этого-то он и пришел к психиатру.