Лорет Уайт - Самые темные дороги

Эш прищурился. Внезапно он отпустил дверную ручку и стремительно повернулся к Ребекке. Темная, устрашающая страсть зажглась в его глазах, в его яростно выпяченном подбородке, в волнах силы, исходившей от него, как клубы холодного, черного, удушливого дыма.

Внезапно испугавшись, Ребекка отпустила его руку и шагнула назад.

– Хочешь знать, почему я трахнулся с Уитни? – Слова, как пули, вылетали из его рта.

Ребекка отпрянула. Эш шагнул вперед.

– Потому что у нее были большие сиськи и мокрая щелка и еще потому, что она хотела этого, Бекка! Она хотела, чтобы я сунул член ей между ног!

Ребекка моргнула. Ее глаза заслезились, сердце застучало с перебоями. Она осознала, что он перекрывает дверь, ее путь к бегству.

– Она набросилась на меня, – с отвращением бросил Эш. – И… и я хотел, чтобы это была ты, но…

– Его голос пресекся, и он повернулся спиной к Ребекке. Его плечи бессильно опустились. Когда Эш снова заговорил, его голос был тихим и подавленным:

– Я никогда еще не был с женщиной. Мне было восемнадцать лет, и я ни разу не переспал с женщиной. Мне… мне нужно было узнать, что я могу это сделать. Особенно тем летом.

Последние слова он произнес еле слышным шепотом. Его спина, обращенная к ней, как будто обратилась в камень. Кулаки были стиснуты, шейные мышцы напряглись, как струны.

Что-то в его тоне, неподвижности и напряженности сильно испугало Ребекку. Она заставила его сломаться. Во рту у нее пересохло, пульс зачастил. Она боялась продолжения, но должна была узнать правду.

Ребекка подождала еще немного. Снаружи усилился ветер, бросавший пригоршни снега в оконное стекло.

– Почему, Эш? – тихо спросила она. – Почему именно тем летом?

– Потому что тогда я попытался переспать с тобой.

Она сглотнула:

– Я хотела немного подождать.

Эш круто развернулся. Его лицо было страдальческой маской.

– Когда ты отказала мне, я испугался. Я боялся, что со мной что-то не так. – Он открыл рот, потом закрыл его. Попробовал снова: – Я… я был только с мужчиной.

Потрясение. Ребекка ошеломленно смотрела на него.

– Я был только со своим отцом.

Ребекка кивнула, как будто поняла, но ее разум отказывался что-либо понимать.

– Он насиловал меня с малых лет, Ребекка. Еще до того, как я узнал, что это плохо. Он сделал это нормальной вещью, а когда я вырос и узнал, что это неправильно, он воспользовался этим как оружием. Так он стал управлять мной.

– Домики в летнем лагере, – прошептала она. Ее глаза горели.

Эш кивнул. Теперь он стоял перед нею, раздетый донага. Этот большой мужчина. Человек, которого она всегда любила и старалась не показывать этого.

– Когда он был зол, то насиловал меня там, в старых летних домиках. Принуждал меня, умасливал меня. Бил. А потом преподносил мне особые подарки. Новую лошадь. Мое первое ружье. Щенка. Он залезал мне в голову.

– Эш… – Она потянулась к нему, но он отступил назад.

– Само плохое, что у меня началась эрекция от его прикосновения. – Он помотал головой. – Бекка… ты была нужна мне. В то лето ты была нужна мне всем сердцем, душой и телом. Я постоянно боялся, что ты узнаешь, что тебе станет тошно и ты всем расскажешь обо мне. Я боялся, что ты не будешь видеть во мне… настоящего мужчину, и когда ты…

– Ладно, ладно. – Ребекка потянулась, взяла его за руки и привлекла к себе. Потом она закинула руки ему на плечи, прильнула щекой к его груди и просто обняла его. Крепко, очень крепко. Ей хотелось сказать: « Ш-шш, не думай об этом и больше ничего не говори». Но она знала, что должна слушать. Она была обязана узнать все об этих ужасных, жутких вещах.

Она отвела Эша к кровати и села рядом, держа его за руку. Он был таким мужественным, таким крепким и полным жизни. Все ее представления об этом мужчине, которого она знала еще мальчиком и подростком, все, что она думала об Эше Хогене, которого любила, оказалось ошибочным. Совсем не таким, как ей казалось.

Теперь его привычки и особенности вдруг встали на место, словно при обратном воспроизведении видеосъемки бьющегося зеркала. Миллионы осколков встали на место и превратились в зеркало, где она видела саму себя и все сделанные или сказанные ею вещи, которые ранили Эша, потому что она на самом деле не знала его. Она не понимала, каким он был.

Это объясняло его угрюмость в мальчишеском и подростковом возрасте. Это объясняло его потребность иногда уходить в лес и оставаться там целыми днями. И конечно, это объясняло, почему он не хотел показывать ей руины заброшенного летнего лагеря. Почему он так любил ее родителей и Бегущего Ветра. Почему он хранил у себя дома фотографии ее отца. Почему он спас точно такую же собаку, какая была у ее матери. Эш Хоген был мальчиком, искавшим настоящую семью.

Это придавало иной смысл его рассказу о том, как он попытался сбежать из дома, когда Бегущий Ветер нашел его в лесу.

Ребекка подумала об Олафе Хогене – мрачном великане, похожем на медведя гризли. Один взмах его могучей руки… Она содрогнулась при мысли об этом, и ее замутило.

– Он бил тебя?

Эш кивнул:

– Да, иногда он поколачивал меня. Но он знал, как причинять боль, не оставляя внешних следов, не закрытых одеждой, которые могли бы вызвать вопросы. В основном он предпочитал пользоваться психологическими инструментами. Заключение в четырех стенах. Наказание голодом, угрозы убить мое любимое животное и тому подобные вещи.

Она вспомнила слова Эша в тот день, когда он едва не застрелил ее в осиновой роще.

«Если ты пристрелишь моего пса, то я убью тебя».

Она посмотрела ему в глаза и кончиками пальцев осторожно прикоснулась к шраму.

– Это сделал он?

Эш кивнул.

Ребекка облизнула губы. Ее мысли разбегались во все стороны.

– Ты хочешь рассказать об этом, Эш? Подробности того, что он делал?

Он покачал головой и откашлялся:

– Не сейчас. И только не подробности. Возможно, никогда.

Ребекка кивнула и сжала его руку.

Отчасти Ребекка действительно хотела знать подробности, чтобы понимать, что ему пришлось пережить. Другая часть ее существа была не уверена, что она сможет вынести описание актов инцеста и насилия. Теперь она представляла, как ее враждебная реакция на его неуклюжие попытки сексуального заигрывания могла разбить его хрупкое ощущение мужественности и собственного достоинства.

Теперь она понимала, почему он трахнулся с Уитни в амбаре.

При воспоминании о резких словах, которые она бросала ему в лицо, у нее навернулись слезы на глаза.

Лишь теперь она начала понимать, какое отчаяние он должен был испытывать, когда поверил, что Уитни забеременела от него и что для него означала утрата денег, отложенных на колледж, – его способа ускользнуть от внимания отца.