Эмманюэль Гран - Конечная – Бельц [litres]

– Жоэль…

Не получив ответа, он постучал снова:

– Жоэль! Ответьте мне…

По-прежнему ничего. Потом раздался протяжный вой… – так скулит от испуга собака, застигнутая врасплох огромным зверем, гораздо более крупным, чем она сама, например медведем, который надвигается на нее, ступая тяжелыми лапищами с торчащими черными когтями, вызывая неодолимый страх.

– Жоэль, это я, Марк. Ответьте.

Царапание по полу прекратилось, но по-прежнему отчетливо слышалось журчание воды. Марк попытался заглянуть под дверь, и в этот момент ночную тишину разорвал звериный рев: как будто в комнате душат дикое животное.

– ЖОЭЛЬ!

Он несколько раз с силой ударил плечом в дубовую дверь – но та оказалась слишком крепкой. Цепенея от ужаса, Марк вслушивался в доносившиеся до него звуки – не отрывистые крики и не судорожные всхлипы, а скорее хрипы. Казалось, что говоривший пытается что-то сказать, вполне осмысленное. Низким, замогильным голосом, непохожим ни на какой другой, словно идущим из небытия.

«И… ня…»

Как будто на низкой скорости проигрывали старую пластинку, отчего разобрать слова было невозможно.

«Си… ня…»

Марк затаил дыхание и прислушался. Мысли путались. По-прежнему скулила встревоженная косолапым зверем собака. Не переставая капала вода. У Марка мороз пробежал по коже.

«Паси… меня…»

Глухой голос звучал умоляюще. Марк наконец-то опомнился и заколотил изо всех сил в деревянную дверь. Вдруг под ней появилась яркая полоса, и хлынул холодный свет, ослепительный, белый. Слух различил уже не журчание ручейка, а рокот речных порогов; голоса возвысились до крика.

«Уйди!» – визжала собака.

«Спаси меня!» – умолял медведь.

Марк приник глазом к замочной скважине – от увиденного ему стало не по себе. Карадек, с лицом перекошенным от муки, скрючившись сидел на кровати, натянув одеяло на плечи, и дрожал всем телом.

– Уйди, – стонал моряк.

Потом по комнате словно пробежала рябь, все содрогнулось и разом замерло. Водопад, свет, голос мигом пропали, как будто их засосала дыра во вселенной, откуда не суждено выбраться. Марк стоял, положив руки на дверь. Скрежет и вопли смолкли. Сердце молодого человека колотилось, едва не выскакивая из груди. Ладони и спину покрывал холодный пот. Боль в груди мешала дышать. Так он простоял довольно долго, не зная, что ему делать, прислушиваясь к каждому звуку, присматриваясь к малейшему проблеску света. Но уже ничто не нарушало давящую тишину ночи, кроме ветра, который свистел, задувая под черепицу на крыше. Тогда он повернулся и медленно спустился по лестнице: было два часа ночи, и до ее завершения оставалось страшно мало времени.

На следующее утро они отчалили в восемь часов. В море они провели всего пять ночей, но они показались Марку вечностью. Утреннее солнце переливалось на поверхности спокойного моря, которое нежно гладил легкий бриз. На фоне ярко-голубого, без единого облака неба четко вырисовывалась линия горизонта, и океан казался более широким, чем обычно. Марк облокотился о перила судна. Ветер ерошил его волосы, водяная пыль садилась на лицо и губы, пропитывая их запахом соли и водорослей. Он смотрел на море, наслаждался его бесконечностью, опьяненный прерывистым шумом, с которым форштевень траулера врезался в волны. Ему нравилось место на самом носу корабля. Удары тяжелых морских гребней о борт и монотонный плеск мелких завитков возле ватерлинии почти полностью заглушали шум мотора, и у Марка создавалось впечатление, будто он парит над морем на небольшой высоте. Положив руки на борт, он отпускал свой разум в свободный полет, но поднимавшаяся в душе волна выбрасывала его на берег, всегда в одном и том же месте. Зоя. Удалось ли ей уехать из Одессы? Согласилась ли мать отправиться вместе с ней? Были ли они осторожны? Ему казалось, что он сумеет выдержать все, любые пытки, нечеловеческие мучения, кроме мысли о том, что его сестре и матери кто-то причинил боль.

Марк вернулся на мостик. Карадек стоял в рубке и пребывал в отличном настроении. Наверное, отчасти благодаря хорошей погоде: в спокойных водах рыбы всегда больше. – Еще пять минут – и мы на месте, – облегченно выдохнул он.

– Жоэль, можно вас кое о чем спросить?

Карадек кивнул.

– Что случилось сегодня ночью?

– Что ты имеешь в виду?

– Я слышал в вашей комнате сильный шум.

– Сильный шум?

– Очень странный. Я поднялся наверх, стучался к вам, но вы меня не слышали. И я видел…

– Что?

– Вас. В замочную скважину. Вы плакали.

Карадек вздрогнул. От добродушного настроения не осталось и следа. Не отрывая взгляда от линии горизонта, он запустил в волосы пальцы.

– Я спал, – произнес он с досадой. – Господи, ничего не понимаю…

Он шумно сглотнул. Глаза его слегка затуманились.

– Наверное, мне снился кошмар. Такое со мной часто случается… Год назад мой сын утонул в море. Я не рассказывал?

Марк покачал головой.

– Ему был двадцать один год. Однажды вечером он ушел. Мы с ним немного повздорили.

Карадек снова сглотнул.

– Молодые, они такие. Им ничего нельзя сказать. Он взял лодку. Один, среди ночи. Море было недобрым. Он налетел на риф…

Карадек немного помолчал, потом продолжил:

– С того дня меня преследуют кошмары…

Моряк откашлялся.

– Ну, иди к лебедке. Пора тащить трал.

За три часа, что рыбачили, они обменялись всего несколькими словами. Зато подняли на борт тонну рыбы, а значит, день выдался удачный.

Драгош безостановочно преодолел пятьсот километров до Братиславы. Последние четыре часа он ехал, до предела втопив в пол педаль газа. Потрепанный жизнью старичок «ситроен» ворчал и гремел, его допотопный мотор ревел, как ракетный двигатель, при том что из него ни разу не удалось выжать больше ста десяти километров в час. По небу плыли свинцовые тучи. С тех пор как он тронулся в путь, его умудрилось обогнать множество всяких странных штуковин на четырех колесах: белые «жигули», набитые длинноволосыми студентами, крытые грузовики для перевозки скота, в которых кочевали с места на место турецкие работяги, пятнадцатитонная фура с транзитными номерами Литвы… Драгош утопал в продавленном сиденье и был зол на весь свет. Он поставил печку на максимум и включил радио. Тоненький ручеек едва слышной мелодии начал его убаюкивать. Иногда он включал дворники, когда на стекло падало несколько капель, и тут же останавливал их. Пепельница переполнилась. В салоне было нечем дышать. Он бросил взгляд на свои огромные часы в позолоченном корпусе. Еще пять минут, и он опять попробует позвонить.

Впереди в правом ряду замаячил двухэтажный, цвета голубой металлик туристический автобус «вольво». В нескончаемом потоке суетливых седанов, маленьких и больших грузовиков Драгош медленно, но уверенно его настигал. «Ситроен» и «вольво» двигались один за другим, как два поплавка, увлекаемые течением. Приблизившись на достаточное расстояние, Драгош разобрал надпись на автобусе: Herburger. Austria. Europa Reisen . Старички гуляют! Как и он, они ехали в Баварию.