Стина Джексон - Серебряная дорога

— В чем дело? — прокричал Лелле.

Хассан поднял руки:

— Я пришел не по поводу Лины.

Разочарованный, Лелле тяжело прислонился к дверному косяку, хотя слова Хассана одновременно принесли облечение. Ведь в голове крутился и худший вариант.

— А что тогда?

— Могу я войти?

Он шагнул в сторону и почувствовал на себе взгляд Хассана.

— Черт, Лелле, ты смотрелся на себя в зеркало?

Он поднял руку к волосам, в них запуталась хвоя.

— Не всем быть такими же ухоженными, как ты.

Гость потянул носом:

— Пахнет едой.

— Я готовлю кровянку, перекусишь со мной?

— Ты же знаешь, я не ем свинину.

— Да ладно, сделай исключение. Такое уже бывало.

Хассан снял темную полицейскую куртку и собрался повесить ее на спинку стула.

— Только не на этот стул! — воскликнул Лелле. — Мы не пользуемся им. Это стул Лины.

Хассан кивнул и повесил куртку на другой стул. Он ничего не сказал, только положил руки на стол и снова уставился на Лелле, просто сверлил его взглядом.

Лелле разложил кровянку по тарелкам. Хассан подозрительно покосился на нее, но сел и взял вилку.

— Ты может рассказать, в чем дело?

— Собственно, мне просто захотелось заглянуть к тебе.

— Заглянуть ко мне ? В разгар рабочего дня?

Хассан подцепил на вилку кусок запеканки и долго рассматривал, прежде чем отправил в рот.

— Я знаю, что это время года трудное для тебя, — сказал он, жуя. — И просто хотел убедиться, все ли нормально.

— Ты можешь пропустить прелюдию.

Хассан скривился, глотая. Потом отложил в сторону вилку и посмотрел на Лелле.

— О’кей, — сказал он, — мы пропустим прелюдию. Где ты был в ночь на воскресенье?

— Катался.

— А если точнее?

— Ездил на север и обратно по девяносто пятой дороге.

— Ты, случайно, не находился поблизости от Арьеплуга?

— Я часто проезжаю через него.

— В какое время ты там был?

Лелле пожал плечами:

— Возможно, где-то между тремя и четырьмя. Хотя нет, чуть позже.

— Ты останавливался у лагеря?

— Нет, насколько мне помнится. Останавливался, но не у самого лагеря.

— Черт побери, Лелле.

Лелле задумчиво рисовал чайной ложкой круги на поверхности брусничного варенья в розетке. Пожалуй, дело в том, что он считался подозреваемым ранее, хотя это его никогда не пугало. Скорее утомляло. Он ведь последним видел Лину, перед тем как она пропала, а теперь его видели в лагере после исчезновения Ханны Ларссон. Само собой, такое могли истолковать превратно.

— На днях ты заявил мне, что мы не найдем Ханну, — сказал Хассан. — Почему, собственно?

Лелле отодвинул в сторону тарелку:

— Просто у меня такое чувство. Она настолько похожа на Лину, что ни о каком случайном совпадении не может быть и речи. Есть какая-то связь.

— Три года — слишком долгий срок, чтобы провести ее.

Лелле почистил ногтем между зубов. Он не собирался сдаваться.

— А что, собственно, известно полиции об исчезновении Ханны Ларссон?

— Ничего такого, о чем бы я мог говорить с тобой.

— Вы вообще ни черта не знаете, другими словами.

— Я бы не нарывался на твоем месте, — буркнул Хассан незнакомым Лелле тоном.

— А ее парень, что вы сделали с ним?

— Ничего. Он на свободе. Пока Ханна считается пропавшей, наши возможности ограничены. Ты же знаешь.

— Ты ведь не думаешь всерьез, что я имею хоть какое-то отношение к этому делу?

Хассан провел по лицу рукой, помассировал ввалившиеся от усталости щеки:

— Я бы хотел взглянуть на твой автомобиль.

— Ради бога. Ключи висят в прихожей.

Хассан выбросил остатки кровянки в мешок для пищевых отходов и тщательно вымыл свою тарелку, затем отправил ее в сушилку. Лелле смотрел на его бычью шею и грубые руки. Когда-то Хассан поднял его с пола, где он валялся в собственной блевотине, отнес на второй этаж, поставил ведро рядом с кроватью и сидел рядом всю ночь, что уж точно не входило в обязанности участкового полицейского. Именно Хассан вылил самогон из канистры и перебил все бутылки со спиртным в доме в тяжелое время после ухода Анетт.

У Лелле защипало глаза, когда он подумал об этом.

— Тебе известно, что в окрестных лесах живут ветераны войны? — спросил он.

Хассан закрыл кран:

— Ты сказал — ветераны войны?

— Да, я повстречался с бывшим солдатом ООН однажды ночью, когда искал Лину. Он живет в заброшенной усадьбе. Видел бы ты его, бородатый и грязный, выглядит как настоящий дикарь.

Хассан вытер руки о кухонное полотенце, его глаза были наполнены грустью.

— Ты не думаешь, что тебе стоит взять паузу?

— Паузу? — спросил Лелле дрожащим голосом. — Моя дочь пропала три года назад. Целых три года, а вы не нашли даже самого крошечного следа. Как, черт возьми, я могу взять паузу?

— Ты убьешь себя.

Жжение в глазах усилилось, Лелле устало махнул рукой:

— Будешь кофе?

— Я не успеваю, но спасибо за еду.

Хассан вышел в прихожую, и Лелле слышал, как зазвенела связка ключей. Через окно гостиной он видел, как Хассан натягивал синие резиновые перчатки, пока шел к его «вольво». Дверь машины не была заперта. Потом он наблюдал, как Хассан начал копаться среди всякого хлама. Полицейский делал это так рьяно, что пыль и пепел взметнулись вверх и закружились вокруг его головы.

Лелле обернулся и бросил взгляд на Лину, улыбавшуюся ему с камина.

— Ты можешь поверить в это? — сказал он громко. — Сейчас они снова подозревают меня.

Он сидел на кухне и слушал пыхтение перколятора, когда Хассан вернулся в дом. Встал в дверном проеме с куском ткани в темных пятнах. Лелле прищурился и увидел, что это полотенце, которым он вытирал руки после того, как сбил оленя.

— Все переднее сиденье в крови. Какого черта, Лелле?

— Тебе незачем идти со мной в дом.

— Не глупи, само собой, я пойду.

Карл-Юхан сунул руку под водительское сиденье и достал нож.

— Зачем ты его взял?

— Что тебе известно об этом Торбьёрне? Как давно вы знакомы с ним?

Мея сглотнула комок в горле. Во рту остался кислый привкус.

— Я не знаю. Он и Силье познакомились по Интернету.

У Карла-Юхана челюсти заходили ходуном. Он прищурился и посмотрел в сторону дома:

— Я хочу, чтобы ты держалась позади меня.

Он сунул нож в рукав свитера, прежде чем вылез из машины. Мея хотела запротестовать, но не произнесла ни звука, почувствовала только, как сердце быстрее забилось за ребрами. Она неохотно последовала за ним. Некошеную траву обильно покрывали капли росы, и обувь сразу промокла. Карл-Юхан остановился и постучал. Одну руку он вытянул перед Меей, чтобы не пустить ее вперед.

Дверь им открыл Торбьёрн. Он держал у лба окровавленное кухонное полотенце, глаза испуганно вращались.

— Она просто чокнутая, твоя мать! С ней невозможно разговаривать! — закричал он.