Стина Джексон - Серебряная дорога

— Ты сам их испек?

— Не-а.

— Купил?

— Я тебе ничего говорил насчет любопытства?

На нем был темный свитер фирмы «Хелли Хансен», растянутый внизу. Он взял еще одну булочку, прожевал, отряхнул крошки с груди. Услышав нотки раздражения в его голосе, она машинально прижалась к стене. Ему не нравилось, когда она задавала вопросы.

Он поднялся с пола и сел на кровать, невольно заскрипевшую под его весом. Она закрыла глаза, когда его пальцы заскользили по ткани ее футболки, а потом по телу. Он постучал костяшками по ее ребрам:

— Тебе надо есть, ты угасаешь прямо на глазах.

— У меня нет аппетита. Мне нужен свежий воздух.

Она заставила себя встретиться с ним взглядом, переступая через страх. Его белки были в красной сеточке, словно от наркотиков или бессонницы. Зрачки расширены. И от него по-прежнему пахло осенью.

Контакт глазами он воспринял как приглашение. Она попыталась вырваться, но он только сильнее вдавливал ее в кровать. Она впилась ногтями в его холодные пальцы, попыталась убрать их, чем разозлила его. Он силой ударил кулаком по спинке кровати.

— Тебе надо научиться быть благодарной, — прошипел он. — За все, что я делаю для тебя.

Она не видела, как он уходил, слышала только, как с шумом захлопнулась дверь. Потом снова наступило одиночество.

Уже начало смеркаться, когда Мея вышла из школы. Ворона стояла под плакучей березой и скручивала сигарету. Украшавший язык пирсинг обнажился и блестел, когда она облизывала бумагу. Розовые волосы завивались от сырости.

— Пойдешь со мной в пиццерию? Я угощаю, — пригласила она Мею.

— Не могу. Мой автобус уходит скоро.

— Тебе не скучно в Свартшё?

— Нет, мне нравится там.

— Понятно, у тебя же есть Карл-Юхан для времяпрепровождения. — Ворона огляделась и затянулась сигаретой без фильтра. — Как он? В постели, я имею в виду.

— Не твое дело.

— Черт, какая ты скучная! — Ворона громко рассмеялась. — Судя по цвету твоих щек, я бы сказала, что парень соответствует ожиданиям. — Мея подняла воротник, а Ворона продолжила: — Я всегда считала его милашкой. Немного странным, конечно, но милашкой.

Мимо них проехал автомобиль. Мея сразу же узнала ржавый кузов, и ей стало не по себе.

Торбьёрн опустил стекло, повис над рулем. Он был один, без Силье. Широко улыбнулся, поздоровался с Вороной, покачал головой, когда та выпустила в него струю дыма, затем спросил:

— Мея, у тебя найдется немного времени?

Она скривилась, обошла машину и села на переднее сиденье:

— Что-то случилось?

— Нет-нет, все идет своим чередом.

Торбьёрн поднял стекло, сделал тише радио. На приборной панели и в держателе для термоса валялись фантики от конфет, пахло в машине не очень. Мея положила рюкзак на колени, скосилась на часы. Автобус на Свартшё отправлялся через десять минут. Ей следует поторопиться.

— Чего ты хочешь?

— Дело касается Силье. Она спит целыми днями. Не хочет есть.

— Она перестала рисовать?

Он тяжело вздохнул, подтвердив ее худшие опасения.

— Запиши ее на прием. Но районной поликлиники будет недостаточно. Тебе надо найти психиатра.

— Что мне делать, если она откажется?

— Тогда забери вино и не давай, пока не согласится.

Он обеспокоенно провел пальцами по усам. Посмотрел на нее печальными, как у собаки, глазами:

— Честно говоря, это из-за того, что она скучает по тебе, и мне ужасно стыдно, что ты уехала из-за меня.

Мея посмотрела на желтое здание школы:

— Я уехала не из-за тебя.

Он выбил пальцами барабанную дробь по рулю под аккомпанемент щеток стеклоочистителя.

— Как у тебя дела в Свартшё?

— Хорошо.

— Все нормально с Биргером и его семейством?

— Угу.

— Как это — жить вместе?

— Прекрасно.

— То есть ты не жалеешь ни о чем?

Она прищурилась и посмотрела в сторону березы. Волосы Вороны выглядели необычно в сером свете умирающего дня.

— Нет.

— Здесь нечего стыдиться, скажи, если жалеешь. Вы же оба молодые, вся жизнь впереди.

— Я не жалею.

Кислое дыхание Торбьёрна наполнило салон, когда он вздохнул.

— Вы не могли бы приехать и поесть с нами как-нибудь? Ты и Карл-Юхан? Мы скучаем по тебе, как я уже говорил.

— Мм…

Он снова посмотрел на нее печальными глазами:

— Я с удовольствием стал бы твоим отцом, если бы ты только дала шанс.

Мея обняла рюкзак и потянулась к двери:

— Мне не нужен отец.

Она лежала на кровати и играла с собственной тенью. Строила планы своего освобождения вместе с силуэтом, пристроившимся по соседству на стене. Ей следует держать ведро-туалет наготове, когда откроется дверь. Плеснет ему в глаза мочу, чтобы он не видел, как она поднимет тумбочку, единственный предмет в комнате, который можно использовать в качестве оружия. Ударит его со всей силы по голове, лишит сознания и пробежит мимо него. Вверх по лестнице. Она не знала, что там снаружи, есть ли еще запертые двери, но решила рискнуть.

Порой его не было по несколько суток — кто ж его знает, когда он придет. Часов у нее не было, и ориентировалась во времени она по еде Если он долго не появлялся, еда засыхала или портилась. Иногда она боялась, что дверь уже никогда не откроется. Это казалось странным, но при всем страхе перед ним ей хотелось, чтобы он поскорее пришел. Подохнуть в одиночестве — это было страшнее.

Она поставила тарелку с засохшей едой на пол и попробовала поднять тумбочку. Сделанная из дерева, она была тяжелой, и вдобавок поднимать ее было неудобно. Вскоре у нее заболели руки и грудь.

— Нам надо есть, — сказала она тени на стене. — Если мы хотим, чтобы все получилось.

Она проснулась от вспышек камеры. Он стоял над ней и фотографировал, кожа державшей объектив руки была красной и шелушащейся, возможно, от холода. Она натянула одеяло на себя и закрыла лицо руками. Он стащил с нее одеяло, обнажил живот и бюстгальтер и перестал снимать, только когда она заплакала.

Тяжело дыша, он заходил по комнате:

— Ты же почти ничего не съела! Пытаешься уморить себя голодом?

— Мне нездоровится, нужен врач.

Он бросил на нее настороженный взгляд, как бы предупреждая не делать глупостей, убрал засохшую еду в мешок для мусора и положил новую: колбасу, картошку и тертую морковь. Плюс еще два термоса и плитку молочного шоколада.

Она увидела, как тень на стене пришла в движение.

— Я думала, ты не придешь больше.

Он ухмыльнулся:

— Значит, скучала по мне?

Она потянулась за шоколадкой, развернула ее:

— Ты пахнешь зимой. Холодно снаружи?

— Не буду говорить, как пахнешь ты. Разве ты не видишь воду и мыло? Неужели трудно помыться?

Она отломила кусочек шоколада, положила на язык и снова заплакала.