Джеймс Сигел - Сошедший с рельсов

Обычное помещение. Складные стулья, столы, телевизор с тринадцатидюймовым экраном, по которому большую часть времени показывали повторы передачи «Дьюкс оф хаззардз», популярной в семидесятых годах прошлого века. Кто-то из охраны неровно дышал к Дейзи Дьюк, наверное, из-за ее непомерно коротких шорт: на стене висел старый плакат с ее изображением – на белой блузке были нарисованы соски.

Я налил себе кофе, насыпал в чашку порошкового молока и размешал пластмассовой трубочкой для коктейлей. И как бы случайно завернул в левый угол, где размещался тюремный музей.

– Ну что, двенадцать-ноль-одна, братан, – ухмыльнулся Толстяк Томми. Он развалился на двух стульях и угощался телеужином.

Охранники «Аттики» часто изъяснялись на жаргоне заключенных. Двенадцать-ноль-одна – время, когда выдавали бумаги об освобождении.

«Не исключено», – подумал я, рассматривая экспонаты коллекции.

Кроме меня и Толстяка Томми, в комнате никого не было.

Покончив с кофе, я кивнул надзирателю и вышел. Толстяк посмотрел мне в спину, но не соизволил кивнуть в ответ.

Чтобы попасть в классную комнату, нужно было пройти через черную дверь, предварительно дважды в нее постучав. Затем миновать «боулинг». Так заключенные прозвали главный коридор, который, словно автостраду, делила надвое желтая прерывистая линия. Одна сторона для зеков, другая – для надзирателей. Дверь мне открыл Хэнк:

– Привет, Йобвок. Я буду по тебе скучать. Ты был клевым корешем.

– Спасибо, – откликнулся я, хотя понимал, что он болтает просто так.

Когда ученики расселись, я сообщил им, что провожу последний урок. Сказал, что с ними занимался с удовольствием. И надеюсь, что они самостоятельно продолжат читать и писать. Объяснил, что иногда учитель превращается в ученика, а ученик – в учителя. Именно это произошло в нашем классе: я многому у них научился. Никто особенно не растрогался, однако двое или трое кивнули. Может, им все-таки будет меня не хватать?

Малик оказался в числе кивнувших. В прошлый раз он передал мне записку. В ней говорилось, где меня собирается ждать автор злополучных листков.

Я предложил ученикам творческое задание. Написать, что для них значили наши уроки. И разрешил поставить подписи.

А сам удалился в туалет: мол, приспичило, извините.

Хэнка сменил темнокожий охранник.

– Вернусь через десять минут, – сказал я.

– Прикажешь по этому поводу поставить на ноги прессу? – буркнул негр.

Судя по записке, автор работал в тюремной аптеке.

Аптека представляла собой длинный прилавок, защищенный стальной сеткой. Оказывается, в тюрьме существуют свои тюрьмы – аксиома, которая справедлива для жизни вообще. Об этой особенности человеческого бытия стоило бы поговорить в классе, если бы занятия продолжились.

Я прошел мимо аптеки и углубился в коридор. Именно там была назначена встреча.

В небольшой нише посередине коридора.

В старых исправительных заведениях вроде «Аттики» было много укромных уголков. Заключенные там обделывали свои делишки: продавали наркотики, сводили счеты. Слепой тупик. Хорошее место. Только я шел туда с широко открытыми глазами.

Меня встретила тишина.

– Привет, – сказал я.

Он вышел из тени.

Меня поразило, как он выглядит.

Голова усохла и видоизменилась. Будто ее долго сжимали в тисках. Ото лба вниз бежал шрам. На правом плече появилась татуировка: синий циферблат без стрелок. А на руке – надгробие с цифрой двенадцать. Тюремный срок.

– Какой сюрприз, – хмыкнул он. – Как поживаешь, Чак? – И улыбался как тогда, когда заявился ко мне в дом и стал гладить мою дочь по голове.

– Ларри.

– Ну конечно, Ларри. Совсем забыл. Думаешь, притворился мертвым и всех надул, Ларри?

– Нет. Не всех.

– Это точно, не всех. Я чувствовал, как ты меня обыскивал, и сразу понял, кто приперся в мой клуб. Не следовало показывать крошке бумажник. Ошибочный ход. Глупый.

Он говорил о «хозяйке» в «Ночном кристалле». Как Роза тогда сказала? «Уиддоуз… что это за фамилия?»

– Я думал, ты умер.

– Ты хотел, чтобы я умер.

«Хотел, – мысленно согласился я. – И настал момент исполнить желание».

– Я тебя искал, Ларри. Повсюду. И нашел – дважды.

– Дважды?

– Первый раз в Чикаго. Да-да. Удивлен? Я узнал, где ты обосновался – Оукдейл, штат Иллинойс. А затем обнаружил, что ты переехал еще дальше. Зато поближе ко мне.

– Да.

– В Беннингтон. Скажешь, не подфартило?

– Подфартило.

– То-то же. А сказать, как я тебя вычислил?

– Скажи.

– Благодаря твоей девчонке. Через аптеки. Тебе, наверное, известно, что тюремному аптекарю можно звонить на волю. Выяснять, например, где продается редкий вид инсулина.

– И что потом?

– А потом я увидел тебя в коридоре и сказал себе: «Вот и для тебя „двенадцать-ноль-одна“. Подали не блюдечке, приятель». Малик рассказал про твои уроки чистописания, и я взялся за карандаш.

– Да, очень эффектно.

– Я думал, ты исчезнешь, едва прочтешь историю своей жизни.

Я мысленно усмехнулся. Если бы я захотел удрать, то сделал бы это раньше. В Оукдейле.

«Давай убежим», – предложила мне Диана.

«Давай, – ответил я. – Но в таком случае нам придется бегать всю жизнь. Так что лучше не стоит». Я взял расчет, и мы перебрались сюда.

– Чего ты хочешь?

Васкес улыбнулся:

– Денег.

В аптеке кто-то проныл:

– Сам док прописал мне эту хренотень.

– Ты в тюрьме, – напомнил я Васкесу.

– И ты в ней же. Мотаешь срок. Полагаешь, что в безопасности? Придурок. Я в два счета выверну тебя наизнанку. Всем расскажу: вот он, Чарлз Шайн. Это в лучшем случае. А то пошлю кое-кого к тебе домой отодрать твою жену. Это мне раз плюнуть. Кстати, сколько лет твоей дочурке? Можно попробовать и ее.

Я инстинктивно двинулся на него.

Но как только мои руки потянулись к его горлу, он ударил меня ногой в живот, и я рухнул на колени. Васкес наклонился надо мной и стиснул мне шею пальцами.

– Вот так-то лучше, Чарли. Психанул, и будет. Вот что я думаю: как все-таки удачно получилось, что ты оказался в Беннингтоне. Считай, прямо на моем гребаном заднем дворе. И как удачно, что заявился преподавать именно сюда. Удачно или что? Удачно или как? Не кажется ли тебе, что уж слишком все удачно? Как твое мнение, Чарли? Я что-то начинаю сомневаться. Может, ты задумал плохое, Чарли? – Он похлопал меня по оттопыренному правому карману и нащупал заточку, которую я захватил из тюремного музея. – Вот оно что! Ты хотел меня подколоть. – Он вытащил пружинный пистолет, сооруженный из деревяшки и консервной банки, заточку и помахал у меня перед глазами. – Вот этим? Пора бы получше меня узнать, Чак. А ты все туда же. «Не сомневайся, я приду один». А в итоге пришлось оторвать башку твоему парнишке. Ты что, не понял, с кем имеешь дело? Я тебе не какая-нибудь шпана. – Он хищно улыбнулся и ткнул меня лицом в пол. В нос ударило кислой вонью – мочой и аммиаком.