А. В Гейджер - Маленькие испуганные кролики [litres]

Меня тошнит, как будто я слишком долго простоял на солнце, хотя небо над головой стало безотрадно-серым. Прислоняюсь к каменной балюстраде и закрываю голову руками. Эмерсон поймет, что я имею в виду. Он знает о взломе. Черт возьми, он сам это придумал. Он смотрит на меня, подняв брови, но Самира перебивает его, прежде чем он успевает задать вопрос.

– Смотрите! – Она смотрит через плечо Эмерсона на его телефон, указывая на экран. – Ну вот! Вот она!

Поднимаю глаза, и сердце начинает биться быстрее. Нора? Но нет. По выражению лица Самиры я понимаю, что ошибся. Это не Нора. Не Риз. Она только что заметила Миранду.

Можно подумать, Вселенная послала мне столько предупреждений, что хватит на всю жизнь. Но нет. И вот я снова карабкаюсь на утес, кряхтя и пыхтя от крутого подъема. Мои сандалии натирают ноги, а по вискам струится пот. Открывающийся вид на озеро меня вовсе не успокаивает. Грозовые тучи над головой отражаются в неспокойной поверхности воды, превращая воду из голубой в темно-серую и зловещую.

Ветер становится все сильнее. Он треплет мои волосы, и капля дождя падает мне на плечо. Я протягиваю руку раскрытой ладонью вверх. Кап. Кап-кап. Это не туманная морось уходящего лета. Это крупные капли, которые предупреждают о надвигающемся ливне. Просто замечательно. Оказаться на открытом утесе в грозу, возможно, не лучшее решение. Но я не могу вернуться. Только вместе с Риз. Только вместе с очками.

Я смотрю на Риз. Она стоит на утесе, надев очки Элеоноры. Спиной ко мне, лицом к желтой полицейской ленте и к обрыву за ней. Я вытираю мокрую руку о шорты и отступаю ближе к тропинке под ветви ближайшего дерева.

– Нам нельзя здесь находиться! – кричу я Риз. – Надвигается буря!

Она только пожимает плечами:

– Так уходи, если боишься. Давай, беги!

Если бы только у меня был мобильник! Я потянулась за ним, когда Риз перелезала через запертую металлическую калитку в конце тропы, но обнаружила, что в кармане пусто. Должно быть, я оставила мобильник в своей комнате. Теперь я застряла здесь с пустыми руками. Без очков. Без телефона. Мне никого не позвать на помощь. Если только закричать, ну или остается надеяться на послание, которое я наспех начертила в грязи краем ботинка, прежде чем карабкаться вслед за Риз. Вся надежда на то, что кто-нибудь из взрослых – доктор Карлайл, охрана, полиция – заметит это и придет за нами. Риз снимает очки и поворачивается ко мне:

– Возвращайся назад, Строчная. Это тебя не касается.

Строчная. То, как она произносит это прозвище, заставляет меня вздрогнуть. Как она может называть меня так после всего, что случилось? Я всегда считала, что именно Элеонора отказалась называть меня настоящим именем, но точно не знаю. Я никогда не слышала, чтобы Элеонора называла меня так в лицо… Это Риз изменила имя пользователя в моей учетной записи InstaLove. Это Риз придумала мне прозвище. Разве не так?

Я мысленно возвращаюсь назад, вспоминая первый день лагеря: пять смеющихся девушек в комнате Риз.

Нет, это была не Риз. Кто-то другой предложил называть меня Строчной. Может быть, Миранда…

Секундочку. Миранда… Конечно же, это была Миранда! Как я могла не заметить этого? Сколько раз я слышала, как Мэддокс называл ее сокращенной формой имени!

М!

Я снова смотрю на Риз. Она опять надевает очки. Ее губы плотно сжаты, она скрипит зубами. Кто бы ни был получателем ее приглашения на InstaКвест, он еще не ответил. Я предполагала, что М – это Мэддокс, но, возможно, эта буква означает совсем другое имя. Но это еще не все, есть еще одна деталь, которую я упускаю. Я смотрю вниз и заставляю себя сосредоточиться.

М. Одна-единственная буква – М. Я слышала, как Мэддокс произносил это прозвище вслух, но видела эту букву где-то еще. Несколько недель назад, в начале программы, я увидела ее на экране, а не в очках. Мой ноутбук?

Я начинаю кое-что припоминать. Я сидела с ноутбуком на той самой уединенной скамейке за живой изгородью, просматривая идеи проектов для фестиваля на «Юном хакере». Там-то я его и встретила. Имя пользователя, которое состоит из одной буквы: М. Какой же проект опубликовал этот М? Я помню, что этот проект меня напугал, но не могу вспомнить подробностей. Это точно был не модернизированный гончарный станок, который я видела в комнате Миранды…

Я чувствую, что начинаю что-то припоминать, но не могу вспомнить до конца. Мои мысли сейчас напоминают значок загрузки процессора на рабочем столе моего ноутбука – вращающийся радужный круг.

Я моргаю, чтобы избавиться от этого ощущения. В любом случае это не имеет значения. Судя по поведению Риз, я очень скоро узнаю, кто такой этот М. Она достает руки из карманов и сжимает кулаки.

– Ну же, М., – бормочет она, – тащи сюда свою лживую задницу.

Я едва дышу, вглядываясь в видеотрансляцию на экране телефона Эмерсона. Из закрытой двери кабинета появляется фигура, а за этой фигурой еще одна – женская. Они наспех обнимаются. Затем девушка натягивает шапочку пониже на лоб. Миранда.

– Это мой кабинет, – говорит доктор Карлайл едва слышно. – Она с мисс Петерсон. Должно быть, она вернулась, чтобы еще раз поговорить о случившемся.

Самира смотрит на него:

– Можно?..

Он кивает, прежде чем она успевает закончить фразу, и Самира уходит в сторону резиденции директора. Чтобы встретиться со своей девушкой. Предложить ей любовь и поддержку. Потому что именно так ведут себя нормальные влюбленные пары. Но мне-то откуда знать, не так ли? Я провожу тыльной стороной ладони по губам и опускаюсь на мраморные ступени.

– А как же Нора? А как же Риз?

– Я пытаюсь, – отвечает Эмерсон.

– Попробуй ворота. Те, что ведут к обрыву. Серийный номер 19X9852.

Доктор Карлайл поднимает брови:

– Ты знаешь его наизусть, Мэддокс?

Я избегаю его взгляда и игнорирую обвинительные нотки в его голосе. Да, я знаю серийный номер. Я посмотрел его вчера вечером. Эта камера содержит доказательства моей причастности к смерти Элеоноры. Вероятно, я подписал себе смертный приговор, заговорив об этом в присутствии доктора К.

Но сейчас я не могу об этом думать. Нора в опасности. Это единственное, что сейчас имеет значение. Я не отрываю взгляда от Эмерсона, пока он изучает изображение на экране телефона.

– В прямом эфире ничего нет, – говорит он.

Конечно, нет. В прямом эфире все еще поддельное изображение, которое у меня так и не хватило смелости удалить.

– А как насчет архивных записей?

С того места, где я сижу, мои глаза находятся на одном уровне с телефоном в руках Эмерсона. Я не вижу экрана, только край его черного резинового чехла для мобильного между его ладонями. Я понятия не имею, на что он смотрит, когда практически перестает дышать. Доктор Карлайл подталкивает его: