Чандлер Бейкер - Черный список

У тележки, вооружившись бутылкой «Виндекса», ее поджидала Кристал.

– Что это с тобой? – спросила она.

Розалите показалось, что все ее внутренности поднялись прямо к горлу.

– Угловой кабинет сегодня убирать не будем.

– Почему? – Кристал посмотрела на дверь, как будто могла увидеть то, что видела напарница.

Розалита судорожно глотнула. Плечо сильно болело.

– Там еще работают.

– Но ты же сказала…

– Сегодня не будем! – Розалита ждала, что дверь вот-вот откроется, но этого не произошло. Ее лицо горело. – Мне нужно в туалет, – проговорила она, не глядя на Кристал. – Иди и продолжай уборку на этой линии.

В ушах у Розалиты все звенело. Она пошатнулась. Потом вытянула руку и коснулась стены. Это позволило ей вернуть себе равновесие и понять, в каком месте она находится. И помогло добраться до туалета. Розалита щелкнула выключателем, зажегся яркий свет. Она склонилась над краном и белой раковиной. Между темными корнями ее волос и под бровями собирались крупные капли пота…

Розалита стояла и задыхалась. Тушь растеклась, и ее карие глаза превратились в грязные лужицы. Она сполоснула лицо водой, потом подставила лоб и щеки под холодную струю. Вода ручьями стекала вниз с кончика носа и подбородка. Увидев свое отражение в зеркале, Розалита зажмурилась и обтерла бумажным полотенцем бусинки воды с ресниц. Она знала, что у ее тела всегда была прекрасная память…

31 марта

Слоун возвратилась домой из «Таргета», где час назад купила подарок на день рождения сыну Арди, Майклу. Праздничная вечеринка была намечена на завтра. В субботу. Этот день подкрался незаметно – после адской пятницы! – подвернулся как бы невзначай, словно ждал удобного момента. Теперь же, накануне вечером, едва ли было самое подходящее время, чтобы рассказать все Арди. Она пыталась мысленно составить текст, будто отправляла дежурное рабочее сообщение по электронной почте: «Арди, мне нужно кое-что тебе сообщить. Можешь выкроить минутку?»

Она могла поднять трубку. Она ведь не подросток. Но вместе с тем Слоун не была до конца уверена, что это хорошая идея. Она и в самом деле была мастером по затягиванию времени…

И вот сейчас, когда она стояла босиком на кухне, терзаемая раздумьями по поводу важной для себя дилеммы, неожиданно нарисовалась еще одна…

Загудел телефон Эбигейл. Именно так все и начиналось! Но… разве Слоун излишне любопытна? Прежде всего она заботливая мать. Все знать и уметь все разнюхать – эти качества были в таком же почете, как и готовность помочь в домашней работе. Когда Слоун думала об этом, то не сомневалась, что когда-то читала что-то подобное в одной умной статье. Слежка была ее неотъемлемой чертой…

Ну, может, она и в самом деле заслуживала некоторого «ребрендинга», что ли. Ну, не слежка, а, скажем, любопытство. Так звучало куда лучше. Просто всегда, когда Дерек спрашивал, зачем она копается в телефоне Эбигейл, Слоун пожимала плечами и отвечала, что, мол, просто так, из любопытства.

А сейчас Дерек как раз подтягивался на перекладине, которую вмонтировал в стену возле двери в спальню. Слоун слышала его размеренное дыхание со своего уютного местечка на кухне, где на прошлой неделе он установил два светильника – изготовленные на заказ французские кантри-люстры из коллекции «Люберон» – которые теперь свисали над кухонным столом, всем своим видом напоминая Слоун о внушительном списании с кредитной карты, которое очень скоро – в виде соответствующего документа – окажется в ее почтовом ящике. Не то чтобы она могла сказать что-нибудь против, поскольку и сама только что «инвестировала» в пару дорогущих туфель из коллекции «Маноло Бланик», вид которых вызвал у нее состояние, близкое к оргазму. Но все же. Прежде чем Слоун вышла замуж, мать учила ее, что в любом браке оба партнера должны иметь схожие интересы. В том числе, когда речь идет об отношении к деньгам. Таким образом, ее с мужем тягу к растратам Слоун воспринимала как признак совместимости. Несколько лет спустя ее родители развелись, и она обнаружила, что упомянутая взаимная приверженность к дорогим вещам сводилась к тому, что два человека тратят, по сути, лишь ее зарплату. Причем с головокружительной скоростью.

Мобильник Эбигейл лежал на столе экраном вниз. На часах было 22:30. Кому это вздумалось отправлять ее дочери эсэмэски в такой поздний час?

Потом Слоун вдруг поняла: она ведь мама Эбигейл, а не какая-нибудь ее ревнивая подруга. Она не должна ничего спрашивать, она может просто проверить. Итак, одно моральное препятствие пройдено, а значит, и ее озабоченность по поводу разговора с Арди перед завтрашней вечеринкой отходит на второй план…

Она ввела пароль и перешла на иконку входящих сообщений. Вот они. Три новых сообщения, аккуратно выстроенных в столбик на левой стороне экрана.

Слоун буквально проглотила их взглядом:

Грейди Рид

Все знают, что ты побежала и нажаловалась своей маме.

Мы ничего такого не сделали. Нехорошо. Мы бы не стали даже разговаривать с тобой, если б знали, что ты такая ябеда.

Стив Лайтнер

Да уж. Мой папа говорит, что теперь мы не сможем пригласить тебя на вечеринку к нам домой, потому что ты неженка и чуть что – сплетничаешь.

Грейди Рид

Очень жаль, БЛЭБИГЕЙЛ.

Слоун в ярости хлопнула телефоном о стол.

– Что там с тобой? – услышав грохот, окликнул ее Дерек из другой комнаты.

– Хорошо. Все хорошо. Прости…

Решение не отвечать и не сообщать о том, что она только что обнаружила в телефоне дочери, было быстрым и инстинктивным. Наверное, несправедливым. Безнравственным? Возможно. Эбигейл была ведь и его ребенком. Оба они имели на нее равные права. Хотя на самом деле Слоун чувствовала, что в случае развода с мужем ее прав на Эбигейл, конечно, станет чуточку больше. В конце концов, она ведь вынашивала ее девять месяцев… да и мало ли еще почему… У Дерека, конечно, не было дряблого мешочка под пупком. И все же в идеальном мире Слоун должна была оказаться в состоянии – в порыве благородной родительской ярости – пригласить его к себе…

Но нет. Она не могла рисковать склонностью мужа к обоснованности и разумности. Ее дочь преследовали. Это очевидно. И Грейди Рид сам завлек ее в это дело. Он упомянул о «маме», имея в виду Слоун. Не Дерека. Нет, она совершенно не могла рисковать. Она очень разозлилась. На самом деле ее злость была единственным обоснованным способом что-либо чувствовать в данный момент…

Социальный статус ее дочери висел буквально на волоске. Айла Ломбарди больше не станет разговаривать с Эбигейл. По-видимому, это было важно, потому что Айла разделила девочек в классе на Клевых и Неклевых, и Эбигейл явно не прошла в первую категорию. Отсюда и те первые мерзкие эсэмэски: «Сука. Дерьмо. Шлюха». Их получали только те, кто состоял в низшей касте. Мать Айлы, директор по маркетингу в Ирвинге, пыталась протолкнуть в школе идею о том, что Айла и ее друзья демонстрируют некую форму феминизма нового поколения, это уверенные в себе, сильные и прямолинейные девчонки. Они просто не вписывались в историю о приятном женском персонаже и поэтому не подлежат никакому наказанию или осуждению. Слоун надеялась, что мать Айлы не настолько безупречна и все-таки погорит на каком-нибудь грязном деле. Поэтому Слоун, наверное, тоже демонстрировала некоторый модерновый феминизм…